Деструкция стоимостных отношений “со стороны потребления”

Роль полезностных оценок в формировании стоимостного отношения не менее важна и существенна, чем роль издержек производства. Сегодня, по мере усиления роли личностного фактора, полезность не только не утрачивает своего прежнего значения, но занимает особое место в ряду факторов, определяющих закономерности обмена деятельностью и ее продуктами.

Глубинная причина подобного положения дел заключена в характере деятельности современного человека. В экономическую эпоху, когда основной задачей людей оставалось обеспечение своего материального существования, производство не только противостояло потреблению как автономная сфера, но и происходило в условиях, когда фактически любое материальное благо имело полезность и могло быть потреблено если не его создателем, то другими членами общества. В этой ситуации полезность оставалась как бы фоном, а количественная величина стоимости определялась прежде всего издержками производства. В постиндустриальном обществе положение меняется: безграничная экспансия производства, предполагающая возможность его увеличения без пропорционального роста затрат труда и ресурсов, делает малозначимой кванти-фикацию издержек, тем самым передавая полезностым факторам определяющую роль в количественном измерении пропорций обмена. Таким образом, когда издержки по созданию того или иного блага перестают быть значимым фактором, способным ограничить масштабы его производства, главная роль в определении величины стоимости продукта закрепляется за его полезностными оценками.

Рассматривая деструкцию стоимости со стороны потребления, необходимо прежде всего обратить внимание на модификацию структуры потребностей, усложнение процессов потребления и все меньшую обусловленность таковых материальной стороной жизни человека. Не отказываясь от того, чтобы максимизировать удовлетворенность условиями жизни (это всегда было и останется целью любой осознанной деятельности), люди сегодня все более активно ищут и находят такую удовлетворенность вне сферы материального потребления. Определяя свои основные потребности и желания как всецело субъективные, человек впервые конституирует их именно как свои личные потребности, как свои личные желания, не идентичные потребностям и желаниям других людей не только в количественном, но и в качественном отношении. Это стимулирует быстрое развитие производства индивидуализированных и единичных продуктов, в максимальной мере соответствующих запросам конкретного потребителя. В результате имеет место то, что социологи уже сегодня отмечают как снижение субъективной ценности продуктов массового производства. Тем самым затрудняется определение стоимости как объективной категории: если прежде, в индустриальном обществе, индивидуальные потребности в материальных благах, сталкиваясь с ограниченностью их предложения, создавали и поддерживали состояние рыночного равновесия, то теперь потребности нового типа, формирующиеся на основе стремления личности к самореализации, не могут быть усреднены таким образом, чтобы во взаимодействии с усредненными издержками определять пропорции обмена.

Современные социологи отметили данный феномен, указав, что новое содержание полезности заключено не столько в универсальной потребительной стоимости продукта, сколько в его высокоиндивидуализированной символической ценности (sign-value). По их мнению, “постмодернистская культура... [не только] в большей мере способствует потреблению благ как символических ценностей, чем как потребительных стоимостей”, но и изменяет сам характер потребления, которое Ж.Бодрийяр называет consumation в противоположность традиционному французскому consommation. Феномен символической ценности, хотя и рассматривается как одна из форм проявления полезности, следующая за потребительной стоимостью, подразумевается как более сущностным, так и более глобальным. Развивая комплексное понимание символической ценности как категории, не только логически, но и исторически замещающей потребительную и меновую стоимость в качестве основного мотива производства, исследователи выделяют три стадии в процессе становления стоимостных отношений по признаку доминирования той или иной субстанции на каждой из них: натуральную, товарную и структурную - и отмечают возможность формирования основ четвертой. “На первой из них, — пишет Ж.Бодрийяр, — господствовали натуральные отношения, и представления о стоимости возникали на основе естественного восприятия мира. Вторая базировалась на всеобщем эквиваленте, и стоимостные оценки складывались в соответствии с логикой товара. Третья стадия управляется кодом, и стоимостные оценки здесь представляют собой набор моделей. На четвертой, фрактальной стадии стоимость не имеет совершенно никакой точки опоры (курсив мой. —В.И.) и распространяется во всех направлениях, занимая все промежутки без какой бы то ни было основы... На фрактальной стадии не существует больше никакой эквивалентности — ни натуральной, ни всеобщей... В самом деле, мы не можем более говорить о стоимости”. Разделение потребительной стоимости и символической ценности достаточно широко признано социологами, но не получило должной поддержки среди экономистов. И то, и другое вполне объяснимо: современные философы рассматривают мотивы и цели человека как во все большей мере определяющие и потребление, и производство, а экономисты стремятся, как и ранее, объяснять складывающиеся на рынке уровни цен исходя из взаимодействия традиционных факторов и полагают, что любые изменения этих факторов ведут лишь к модификации стоимостных отношений, а не к их полному преодолению.

Такой подход, однако, представляется нам устаревшим. Сегодня следует прежде всего обратить внимание на то, что в той степени, в какой не сводимая к абстрактному труду деятельность работника интеллектуальной сферы создает неквантифицируемые издержки производства, индивидуализированное статусное потребление, в котором человек выражает себя как уникальная личность, формирует неквантифицируемую полезность потребляемых благ. Как никто не может воспроизвести созданное человеком новое знание, так никто не может признать объективной полезность, содержащуюся в том или ином благе для конкретного потребителя. Данное свойство предметов статусного потребления углубляет процессы, связанные с экспансией знаний и информации как основного ресурса производства, и усугубляет количественную неисчислимость стоимостных характеристик продукта.

Более того, люди, ориентированные на развитие своих способностей и собственной личности, способны считать целесообразными действия, не преследующие материальной выгоды и не согласующиеся с принципами “экономического человека”. Современная структура мотивов деятельности такова, что некая определенная полезность имеет неизмеримо большую ценность для одного конкретного человека, чем для большинства других, а некоторые полезности вообще не могут быть объективированы вне конкретной личности. Такие полезности невозможно учесть в теории стоимости; их формирование происходит в условиях, когда человеческая деятельность уже не соизмеряется с активностью других людей ни по формам и результатам, ни по мотивам и предпосылкам. Таким образом, с переходом к постиндустриальному, и далее — к постэкономическому обществу индивидуальные полезности проявляются в своем непосредственном виде, а не через трансформацию в объективные общественные оценки.

В постиндустриальной хозяйственной системе роль полезностных оценок в формировании стоимостного отношения не менее важна и существенна, чем роль производственных факторов, и сам перенос акцента с издержек на полезности свидетельствует о значительной его модификации. В индустриальном обществе производство противостояло потреблению как автономная сфера, полезность любого продукта, как мы отметили выше, оставалась как бы фоном, на котором стоимость определялась издержками производства. В постиндустриальном обществе положение меняется: расширение производства становится возможным без пропорционального роста затрат труда и ресурсов, квантификация издержек становится все более затруднительной, а полезностные факторы усиливают свою роль в количественном определении стоимостных пропорций.

Специфика соизмерения издержек и полезностей на различных этапах развития стоимостного отношения может быть представлена следующим образом.

Первый этап соответствует классическому индустриальному обществу, в котором любая деятельность мотивирована утилитарным образом, любой продукт может быть воспроизведен в неограниченном количестве, издержки на производство каждой дополнительной его единицы не отличаются радикальным образом от издержек по производству прежних единиц того же продукта, субъекты рынка ориентированы на потребление унифицированных благ, не имеют ярко выраженных предпочтений и следуют принципу максимизации полезности продукта при минимизации цены. Именно на этом этапе классическая теория стоимости адекватно описывает реальное положение дел. Любой вид труда сводим к труду абстрактному, а полезность производимого продукта отражает возможность его использования широким кругом лиц. В таком случае общественные издержки, соотносясь с общественной полезностью, конституируют стоимость в классическом смысле данного понятия и делают возможной ее квантификацию.

Второй этап соответствует началу преодоления закономерностей индустриального строя. По-прежнему фактически любая производственная деятельность может быть признана утилитарно мотивированной, любой продукт может быть предложен рынку в неограниченном количестве, однако, во-первых, потребности перестают быть столь же унифицированными, как прежде; во-вторых, труд широкого круга работников не сводится к простому труду, не квантифицируется в единицах абстрактного труда; в-третьих, создание дополнительного количества единиц того или иного блага все чаще означает его тиражирование, а не воспроизводство, в результате чего издержки могут радикально отличаться от издержек по созданию оригинального продукта. На этом этапе как издержки, так и полезности утрачивают свой универсальный общественный характер и становятся индивидуальными потребностями и издержками. Последнее означает, что и потребности, и издержки производства не обязательно сводятся к общественным категориям, но еще могут быть представлены как их модификации. Стоимостные характеристики не получают прежней четкой квантификации, но сохраняют свое значение как регуляторы производства. Этот этап соответствует периоду становления постиндустриального общества, характеризующемуся трансформацией потребительских предпочтений.

Третий этап отражает специфику современного периода развития постиндустриального общества. В этот период радикально снижается роль материальных мотивов деятельности. Сама она не только становится несводимой к абстрактному труду в количественном отношении, но и в качественном меняет свой характер: основную производительную функцию в новом обществе начинает выполнять не труд, а творчество. Определяющим мотивом деятельности становится самосовершенствование личности, а непосредственным результатом — обретение ею новых качеств, наращивание творческого потенциала. Таким образом, на этом этапе имеет место перенос акцента с индивидуальных издержек и полезности на субъективные издержки и субъективную полезность продукта. Все более востребованным объектом потребления становится некая система знаков и символов, и поэтому, как мы отмечали выше в среде социологов все более широкую поддержку находит вывод согласно которому современный период характеризуется доминированием символической ценности.

Этот этап характеризует собой закат экономической эпохи. Новые производственные отношения, в которых отражается стремление не столько к возмездному обмену, сколько к интерперсональному взаимодействию творческих личностей, напоминают явление весьма характерное для ранних этапов становления экономического общества и называемое дарообменом. Специалисты, изучающие экономическую историю, отмечают, что сегодня этот феномен возрождается на качественно новом уровне в ходе становления специфической хозяйственной системы (gift economy), основанной на безвозмездном предоставлении человеком благ в распоряжение других членов общества. Этот процесс развивается в тесной и прямой связи с повышением социальной роли науки и знания.

Говоря о подрыве стоимостных отношений по мере становления постиндустриальной хозяйственной системы, было бы целесообразно различать формальный и сущностный уровни его рассмотрения.

На формальном уровне мы отмечаем нарастание технологических изменений, формирующиеся новые предпочтения потребителей, превращение знаний и информационных ресурсов в основной фактор современного производства, что обусловливает технологическую либо консумационную невоспроизводимость того или иного блага. Как следствие, становится невозможным определять стоимость через воспроизводственные затраты, причем это относится не только к издержкам воспроизводства аналогичного блага, но и к затратам, требующимся для создания оригинального продукта. Это обусловлено, прежде всего, несводимостью интеллектуальной деятельности к другим видам активности. Таким образом, на формальном уровне анализа мы констатируем усиливающуюся неквантифицируемость затрат, необходимых для производства того или иного блага. Не устраняя стоимость как таковую, этот феномен в значительной степени разрушает количественную определенность стоимостного обмена.

Говоря о сущностном уровне подрыва стоимостного отношения, мы имеем в виду гораздо более сложную совокупность явлений, базирующихся на меняющейся мотивации человеческой деятельности. Они знаменуют собой радикальный качественный сдвиг: будучи свободным от материальных мотивов, творчество, в отличие от труда, не конституирует себя как сущность, противостоящую внешним полезностным характеристикам. Следовательно, речь больше не может идти о модификации стоимости, она именно устраняется по мере того, как устраняется одна из сторон самого стоимостного отношения.

Таким образом, становление и прогрессивное развитие стоимостных оценок и отношений были в известной мере идентичны становлению и развитию общественного производства, социализации производителей. В той же мере деструкция этих отношений обусловлена индивидуализацией человека и как производителя, и как потребителя. Прогрессирующая десоциализация и деобъективизация индивидуальных интересов личности и мотивов деятельности современного человека приводят к деструкции стоимостных отношений и, следовательно, преодолению закономерностей рыночного хозяйства.

Вся история экономической эпохи может быть рассмотрена как становление рыночной системы, достижение ею своего зрелого состояния и неизбежный упадок. На восходящем этапе товарное хозяйство выступало пусть не как наиболее заметный, но как важнейший источник эволюции производства, как отношение, медленно, но верно разрушавшее господствовавшую неэкономическую систему. Товарные отношения постепенно все более жестко связывали экономический интерес максимизации потребления с производством продуктов, признаваемых общественной потребительной стоимостью.

На этапе достижения рыночной системой своих зрелых форм количественная экспансия товарных отношений приобрела качественно новые черты. Резко расширился круг вовлеченных в товарные трансакции благ: распространившись сначала на средства и орудия производства, в затем на землю, товарные отношения поглотили впоследствии и саму способность к трудовой деятельности — рабочую силу. С этого момента возникло рыночное хозяйство как высшая форма товарного производства, и первоначальные цели товарного обмена трансформировались в стремление к максимизации стоимости как всеобщего эквивалента, а рыночные принципы быстро распространились на те сферы деятельности, где прежде господствовали товарные отношения.

* * *

Однако функционирование завершенной экономической системы подготавливало условия для ее кризиса и упадка. Быстрое развитие производительных сил привело, с одной стороны, к удовлетворению базовых материальных потребностей значительной части общества; с другой — возвысило статус знаний, превратив их в производительную силу. Это расширило внутренний потенциал личности, и, в конечном счете, позволило ей выйти за пределы традиционной мотивации. В этих условиях, однако, функционирование стоимостных отношений может быть только иллюзорным; реальный базис для них оказывается изжитым.