Общие материалы

Критика чистого разума

«Умные дураки», «интеллектуальные идиоты», «дипломированные дубы», «остепененные ослы»... Можно еще долго изощряться, придумывая издевательские названия для определенной категории «экспертов», которыми буквально кишат коридоры власти на Западе. Эти люди настолько оторваны от реальной жизни, настолько погрязли в книжной промудрости, настолько проварились в собственном соку, что, невзирая на все свой бесспорный интеллектуализм (а скорее как прямое следствие такового), неизменно попадают впросак всякий раз, когда пытаются претворить в жизнь результаты своих теоретических изысканий.

Несколько дней назад я наблюдал на канале C-SPAN, как группа видных интеллектуалов обсуждала президента Обаму и его политику. Вообще-то говоря, неправильно называть разыгранный ими спектакль сухим термином «обсуждение». Четверо левых бурно восторгались гениальностью президента Обамы, буквально задыхаясь от подобострастия, словно придворные льстецы, состязающиеся в своем искусстве при дворе какого-нибудь восточного сатрапа. Им номинально противостоял единственный консерватор, да и то весьма умеренного толка – Дэвид Брукс из New York Times (такое соотношение левых к правым, которое принято считать «сбалансированным», весьма типично для якобы нейтральных СМИ и ясно свидетельствует об их местоположении в политическом спектре).

Но даже «консерватор» был крайне сдержан в своей критике, оправдывая доверие либералов, которые терпят его и горстку других «дрессированных правых» как представителей «лояльной оппозиции». Мягко посетовав по поводу абсурдности экономической программы администрации, Дэвид Брукс, не мешкая, перешел к основной теме своего выступления: неумеренному выражению умиления и восторга по поводу исполинской интеллектуальной мощи членов команды экономических советников, собранной президентом Обамой. Маститый журналист просто не мог найти уместных слов, чтобы во всей полноте выразить свое преклонение перед этими титанами мысли, которые с легкостью доминируют в любой дискуссии, о чем бы ни шла речь, и буквально ослепляют как друзей, так и врагов своим умственным блеском, красноречием и глубиной познаний.

Рассыпаясь в комплиментах обамовским советникам, колумнист New York Times, как видно, не усмотрел никакого противоречия в своей позиции: если люди, формулирующие экономическую политику администрации Обамы, настолько умны и образованны, что Дэвид Брукс не в состоянии сдержать своего восторга перед этими умственными исполинами, отчего же так убоги плоды их трудов? Отчего они явно не знают, что им делать, и мечутся из стороны в сторону, хватаясь, за что попало в хаотичных попытках нащупать верный курс? И почему экономика упорно не желает подчиниться их командам и выйти из кризиса?

В январе, вскоре после инаугурации нового президента, они предсказывали, что, если предложенный Обамой «пакет мер стимулирования экономики» будет принят, безработица к концу года не превысит 8 %. Пакет был в срочном, буквально пожарном порядке утвержден Конгрессом. И что же? К лету показатель безработицы достиг 9,5 %, а к концу года он, по всей видимости, поднимется еще выше – до 10 % по запоздалому признанию президента, или даже и до 11 %, как считают многие экономисты консервативного толка. (А Мередит Уитни, которая в последние два года превзошла всех других финансовых гуру в точности своих экономических прогнозов, предсказывает, что на пике нынешней рецессии безработица дойдет аж до 13 %.)

Так промахнуться мимо цели – все равно что с лодки бросить мяч в воду и не попасть. На что же была потрачена несравненная интеллектуальная мощь советников Белого Дома, которая приводит в такой трепетный восторг Дэвида Брукса? Что толку с их бездонных познаний? Какую истину узрели они в своих бесчисленных дискуссиях и толстых томах ученых монографий?

Классическое заблуждение интеллектуалов состоит в том, что они путают коэффициент умственного развития IQ со здравым смыслом, а умение говорить гладкими периодами – с качествами, необходимыми истинным лидерам. Они просто не в состоянии понять, что академический успех не обязательно претворяется в трезвую оценку реальности, что умение бесконечно разглагольствовать на абстрактную тему отнюдь не равносильно организаторским способностям, что ученая степень еще не заменяет практического опыта и житейской мудрости, а комната отдыха университетской профессуры – совсем не одно и то же, что кабинет руководителя корпорации.

Никто не станет отрицать, что члены обамовского круга экономических советников – действительно умные и образованные люди. Но что толка от их высокого IQ и глубоких теоретических познаний? Обладает кто-нибудь из них хотя бы минимальным опытом управления бизнесом, пусть даже самым малым? Приходилось ли им когда-нибудь биться над вопросом, кого из своих работников оставить, а кого уволить? Знают ли они, что такое ворочаться бессонными ночами в постели, мучительно размышляя, как выкрутиться и сохранить свой бизнес, когда поставщики повышают свои цены, а государство – налоги? Они могут похвалиться громадным академическим опытом, они в курсе всех последних научных изысканий братьев-теоретиков, но обладают нулевыми практическими знаниями о том, что происходит на самом деле в реальном мире.

Так с чем же они явились в Белый Дом, кроме длинных резюме и грозной репутации непобедимых интеллектуальных дуэлянтов? Один тот факт, что в экономической команде Обамы нет ни единого бизнесмена, имеющего опыт работы в частном секторе, сам по себе должен был послужить грозным предостережением. Впрочем, это неважно. Ибо на самом деле все эти могучие умы и длинные списки научных трудов были призваны под знамена Барака Обамы с единственной целью придать интеллектуальный лоск политическим махинациям президента и подвести псевдонаучную базу под его безмерное властолюбие.

Отсюда и жалкое зрелище увешанных регалиями ученых-экономистов, которые выходят к микрофонам и жалко блеют, пытаясь оправдать провалы своего хозяина. И когда они, краснея и запинаясь, признаются в том, что «немного просчитались», и несут полную ахинею, за них, право же, становится неловко. Однако жалость в данном случае неуместна: никто не заставлял их позориться, они сами, отпихивая друг друга, рвались натянуть на себя ливрею и пробиться к государственному пирогу.

Их казенный оптимизм и профессиональная несостоятельность живо напоминают события почти полувековой давности, когда к планированию Вьетнамской войны были привлечены сливки американской интеллектуальной элиты. Президент Джон Кеннеди привез из родного Гарварда группу «лучших и талантливейших» во главе с 44-летним вундеркиндом Робертом Макнамарой (который недавно скончался в возрасте 93 лет). Гарвардцы вторглись в Пентагон, засучили рукава и приступили к работе под началом Макнамары, назначенного министром обороны («не человек, а верх совершенства», восторгался по его поводу другой президент – Линдон Джонсон).

Из министерства в Белый Дом потоком потекли ученые доклады, таблицы и графики. Команда Макнамары трудилась не покладая рук. Работы было невпроворот – в конце концов, им нужно было обсчитать множество переменных, из которых складывался военный потенциал Северного Вьетнама, и облечь свои заключения в научную форму строгих уравнений. Птенцы макнамаровского гнезда трудились не напрасно: из их выкладок неопровержимо вытекало, что в тот день, когда все кривые на графиках сольются в одной точке, знаменуя такую-то степень разрушения северо-вьетнамской промышленной базы, такой-то уровень людских потерь противника и т. п., война закончится – Ханой капитулирует.

И вот долгожданный день настал, все кривые сошлись в судьбоносной точке, и... ничего не произошло. Враг как ни в чем ни бывало продолжал сражаться. «Лучшие и талантливейшие» кинулись к своим графикам и уравнениям, проверяя и перепроверяя все цифры. Но работа была выполнена на славу – все сходилось. И тем не менее темные вьетнамские коммунисты, ослепленные своей идеологией, отказывались понять, что им положено сдаваться, и не проявляли никакого желания следовать научным предписаниям Макнамары и его команды.

Со стороны Ханоя это было просто непорядочно, тем более что гарвардские специалисты ни на йоту не отступили от правил ведения боксерского поединка между джентльменами, составленных маркизом Куинсбери. В течение первых двух лет президентства Линдона Джонсона американской авиации было приказано не бомбить и не минировать главный северо-вьетнамский порт Хайфон, не трогать ракетные батареи ПВО на севере Вьетнама, не нападать на принадлежавшие французам плантации на юге (кишевших вьетконговскими партизанами, которые быстро смекнули, где можно прятаться от бомбежек).

Словом, «лучшие и талантливейшие» во всей красе демонстрировали свою приверженность канонам политкорректности (хотя самого слова в те годы еще не существовало). Вот так и получилось, что американские войска, не проиграв во Вьетнаме ни одного сражения, проиграли войну – за них это сделали их правители. Макнамара всю последующую жизнь вроде бы оправдывался, но его оправдания сильно смахивали на стенания непонятого гения: дескать, я все делал правильно, а вот все остальные нарушали железные принципы научной логики.

Ему и другим гарвардским интеллектуалам было невдомек, что исход войны определяется не количеством ресурсов и не приемлемым уровнем потерь. Легендарный американский летчик Кэртис Лемэй в Гарварде не обучался и, может быть, поэтому не растерял здравого смысла. Его концепция войны – «Бить противника до тех пор, пока у него не пропадет охота воевать» – была непонятна Макнамаре и его подручным. Если бы в годы учебы они проходили не Маркса, а, скажем, Тацита, они бы знали, что решающим фактором в войне является решимость сражаться, невзирая на потери – стойкость и боевой дух.

Вот как древнеримские историки описывают Вторую пуническую войну, когда на Аппенинский полуостров вторглась могучая карфагенская армия во главе с гениальным полководцем Ганнибалом.

После серии тяжелых поражений, увенчавшихся страшным разгромом при Каннах, где полегло 70 000 римских легионеров, Рим стоял на грани пропасти. Казалось, судьба войны решена. Но военные неудачи ни на йоту не поколебали решимости римлян, у них и в мыслях не было сдаваться. По решению Сената все мужское население Рима, от мала до велика, взялось за оружие. И когда карфагенская армия вышла на дальние подступы к городу, дорогу ей преградили новые легионы, полные решимости умереть, но не дать врагу пройти.

Более того, римляне бросили издевательский вызов Ганнибалу. Один легион был направлен обходной дорогой в Испанию на подкрепления к войскам, сражавшимся с карфагенской армией во главе с братом Ганнибала – Газдрубалом. Смысл жеста был достаточно ясен: дескать, у нас столько войск, что мы можем позволить себе отправить часть их за границу. Одновременно в Риме была продана с публичных торгов территория, на которой расположился карфагенский лагерь.

Ганнибал, которого разведка держала в курсе всего, что происходило в Риме, понял намек: римляне полны решимости сражаться до последнего. Возможно, непобедимый стратег вновь одержал бы победу, но ценой таких потерь, возместить которые из далекого Карфагена, лежащего по ту сторону Средиземного моря, ему было бы не под силу. Перед лицом несгибаемой стойкости противника он не решился дать бой и отступил. В войне наступил психологический перелом, и хотя она продолжалась еще 14 лет, с этого момента исход ее был определен.

Карл Маркс однажды изрек, что история повторяется первый раз как трагедия, второй раз как фарс. Способ, которым Макнамара пытался управлять военными действиями, был трагедией с отчетливыми мотивами абсурдистской комедии. Спустя почти полвека экономическая политика Обамы, представляющая собой фактически развернутое наступление по всему фронту на американскую экономику, повторяет историю как фарс, который был бы смешон, если бы он не был столь трагичен.