Общие материалы

Евангелие от Гайдара

(Е. Гайдар «Гибель империи», М., РОССНЭП, 2006)

В этот толстый том бывший и.о. премьера РФ, реформатор советской экономики (вариант – «соучастник ельцинских злодеяний», как назвал его один из коллег, российский экономист) вложил огромную эрудицию, силы, идеи. Его замысел бросился в глаза с первой страницы – с отличных эпиграфов, с уникальных данных, выданных «на-гора» (к примеру, стр. 6: «По информации чешских властей, примерно 30% состава министерства внутренних дел Чехословакии работало на КГБ». Любопытно, что при всём при том Москва полностью профукала наступление чешской «весны» 1968 года!), со ссылок на бездну источников, включая ныне снова закрытые архивы.

Но в целом труд Гайдара я определил бы печально – «почти провал». Кажется, выявилось то же явление, что произошло некогда с политической практикой автора: всё внешне сделано было как бы правильно, а смотрится со стороны - провалом... Почему? Зачем вообще текст был написан автором?

Поначалу казалось, что книга задумана как некая защитительная речь на суде истории, опрокидывающая обвинения прокуроров-оппонентов. Оппоненты возглашают и до сих пор - существовал СССР, страна со стабильной, хотя дефицитной экономикой, обеспечивала жителям спокойное бытие. Да, жили в Союзе не идеально, но зато уверенно, все знали, что будет с ними завтра, каждый был спокоен за старость, гордился, что его родина – одна из двух осей, вокруг которых вертится мир («Для традиционного склада, сложившегося в рамках имперского бытия, империя – целый космос, способ жизни, система мировидения и мирочувствования. Именно этот космос им органичен, другого они не знают и не принимают. Традиционный человек склонен принимать устойчивое как вечное и неизменное. Тем более, что о вечности и нерушимости СССР ему говорила государственная идеология. С этих позиций распад империи есть случайность, противоестественное течение событий, результат заговора враждебных сил, нашедших себе опору внутри «нашего» общества», - так изложил суть позиции его негодующих противников сам Гайдар (стр. 7).

Он начал текст с прокламирования основного тезиса: господа читатели, все империи гибли в истории, все, всегда, везде. Возродить какую бы то ни было, включая СССР, – в принципе невозможно. «Уникальный случай – восстановление в иных, почти неузнаваемых формах Российской империи в 1917-21 гг. Это исключение. Здесь всё дело именно в иных формах» (стр. 9).

Почти сразу возникли сомнения в тезисе: где же он нашёл уникальность? Разве не восстанавливал Итальянскую империю Муссолини, а Рейх - Гитлер? И не без успеха, заметим, восстанавливали, с не меньшими жертвами, чем в Российскую гражданскую войну... Разве не воскресла КНР, Новая Китайская империя, – опять-таки, в «иных, почти неузнаваемых формах» и опять же с неимоверным количеством жертв?..

Гайдар изложил потом и второй, частный тезис: «Значение Беловежских соглашений не надо преувеличивать. Они юридически оформили факт состоявшегося развода. Государство, которое не контролирует свои границы, денежную, налоговую и судебную системы, не может подавлять национальные конфликты (а именно в этом состоянии находился Советский Союз после августовских событий 1991 г.) не существуют» (стр. 14). То есть советская империя погибла раньше той даты, когда Гайдар и команда получили в руки доступ к рычагам её экономики... Они занимались спасением уже в состоянии клинической смерти СССР.

(Кстати, никто Гайдара и Ко особенно не винит. Винят преимущественно врачей-спасателей империи – перестройщиков Горбачева и его окружения, вдохновлявшихся, как положено думать в России, идеями ЦРУ. Или Интеллидженс Сервис? Нет, конечно, всемогущего, всеведающего ЦРУ переигравшего наш Комитет на его поле. Увы, увы...)

Итак, вот проблема, которую Гайдар поставил в центр внимания своих читателей: «В российском общественном мнении сегодня доминирует следующая картина мира:

1) двадцать лет назад существовала стабильная, развивающаяся, мощная страна – Советский Союз

2) странные люди (возможно, агенты иностранных разведок) затеяли в нём политические и экономические реформы

3) результаты реформ оказались катастрофическими

4) в 1999-2000 годах к власти пришли те, кто озабочен государственными интересами России

5) после этого жизнь начала налаживаться» (стр. 19).

Этот миф, - пишет автор, - столь же далёк от истины, как легенда о непобеждённой, но преданной родине, популярная в Германии в конце 20-начале 30-х гг. XX века.

Разоблачением данного мифа и выявлением «истинной картины» случившегося в Союзе он и занят – на последующих четырехстах страницах своего пухлого тома.

* * *

Начинается текст, выражаясь модным словцом, с «дискурса»: Гайдар набросал европейскую картинку «величия и падения империй». К его чести, он отказался от традиционного для России объяснения империализма лишь корыстными интересами буржуазных монополий. Обычно возникали особые мотивы, по которым та или иная метрополия приступала к завоеванию чужих территорий (и вопросы экономики, к слову, обычно играли вторичную роль). (Колониальные завоевания нередко наносили и прямой, иногда непоправимый ущерб народу метрополии и развитию его национальной экономики. Здесь мне вспомнилось, как страстно «русские патриоты XIX века» возражали против завоевательной политики империи Романовых, как убедительно они доказывали, что новые приобретения России осуществит «лишь за счёт русского народа»). Премьер Великобритании Уильям Гладстон, например, признавал: «Имперское чувство является врождённым у каждого англичанина. Это часть нашего наследия, которое появляется на свет вместе с нами и умирает лишь после нашей смерти» (стр. 25).

Гайдар справедливо (хотя мимоходом) отметил ещё один важный фактор возникновения империализма в Европе: ментальное подражание крупных стран континента их вековому образцу – Римской империи: «Кастильская элита... – часть избранных, на которых возложена Божественная миссия воссоздания мировой империи. Вне этого контекста трудно понять, зачем испанским королям нужно было тратить столько людских и финансовых ресурсов в войнах XYI-XYII веков, пытаясь распространить своё господство в мире» (с. 23).

(Другую причину взлета империализма я лично, пожалуй, определил бы так. Это скрытая психологическая связь имперской политики с инстинктами классического капитализма XIX века. Империализм является своего рода близнецом капитализма, он изнутри руководствовался тягой, аналогичной стремлению капитала к бесконечному расширению власти – его оборотов, влияний, рынков... В империализме нашло ментальное воплощение стремление капитала к глобализации, к выходу в обширный мир всея Земли.)

Почему ж во второй половине следующего, XX века империализм рухнул?

«Все страны, которые называли себя империями в начале XX века, в разных формах – добровольно или вынужденно – избавлялись от колоний, предоставляя им свободу” ( стр. 26) - и это считается сегодня несомненным фактом истории. Гайдар выделяет две причины. Первая – изменение расходных статей в бюджетах империи. «До конца Первой мировой войны общепринятым считалось представление, что колонии должны себя финансово обеспечивать, оплачивать функционирование колониальной администрации... Но уже в 20-х гг. XX в. эта традиция уходит в прошлое. Возникает парадигма, в рамках которой метрополии должны выделять финансовые ресурсы на ускорение экономического развития колоний... Это приходится делать за счёт налогоплательщиков метрополии. Во второй половине века элиты империй убеждаются – колонии слишком дороги, чтобы их можно было себе позволить» (стр.30).

Другая причина - возросшая сила национальных идеологий. Когда империи сталкивались с кризисами (а в XX веке конфликты возникали постоянно), метрополии не могли позволить своей казне необходимых сокращений средств, как бы «положенных» в бюджетах их колониям, – такие сокращения были бы истолкованы подчинёнными народами как неумение Центра руководить достойным образом, как потеря Центром законных прав на власть над периферией. Поэтому кризисы обрывали имперские связи - политические, технологические, цивилизационные, религиозные и пр. – а кризисы, повторяю, возникали в XX веке непрерывно.

Особый раздел посвящён у Гайдара конкретной и близкой лично ему теме - распаду Балканской микроимперии, Югославии.

Это одна из самых интересных частей книги – мне жалко, что Гайдар сознательно не вложил в текст собственные, явно богатые воспоминания... Конец «холодной войны» произвёл на свет новую политическую, а с ней экономическую реальность в Европе. Перестраиваться пришлось всем без исключения, Югославии, естественно, тоже. «Направленные на спасение экономики страны, вызванные жестокой экономической реальностью, действия правительства А. Марковича (его Гайдар считает «квалифицированным» - М. Х.) запустили механизм политического кризиса, который привёл Югославию к краху: через два года страна перестала существовать» (стр. 55). Подчёркиваю – по Гайдару, это правильные, совершенно неизбежные действия в сфере экономики вызвали... гибель страны. При этом автор высоко ценит и личность последнего президента страны: «Сербскую компартию в это время возглавлял талантливый, харизматичный, хорошо образованный, имеющий опыт работы в рыночной экономике С. Милошевич» (стр. 56). Но единственным шансом политика удержаться у власти оставалась эксплуатация идей сербского национализма: «Проблема... в том, что лозунги, которые политически легче всего «продать» неискушённому избирателю, будучи реализованными на практике, опасны... Лидеры Сербии открыли дорогу к победе и националистическим лидерам и в других республиках. И войны... стали неизбежными» (стр. 57).

Возникающие на обломках монархий новые режимы, отмечает автор, всегда становятся авторитарными. В Великобританию явился режим Кромвеля, во Францию – Наполеона, в Испанию – Франко, в Португалию – Салазар, в Италию – Муссолини и так далее (Россия лишь повторила европейский путь). В народах и обществах преобладает страх, что в условиях демократии орудия насилия вывалятся из рук власти, и политическая сила беднейших слоев поведёт к беззакониям и переделу собственности («Парламентский акт 1624 г. в Англии возгласил: «Тот, кто не имеет собственности, не является свободным» (стр. 64). Богатые и средние классы, составлявшие мыслящую элиту общества, охватило опасение, когда они увидели крах силовых учреждений, охранявших порядок. «Нет ничего более важного для человека, - цитирует Гайдар Уолтера Липпмана, - чем жить в сообществе, которое является управляемым. Хорошо, если просто управляемым; замечательно, если самоуправляемым; но в любом случае управляемым» (стр. 78). Авторитаризм, власть «силовой личности» и подчинённой «вертикали власти» смотрятся обществом в любом народе как наилучшее лекарство от хаоса грабежей и преступлений, от смятения и ломки законности. Это происходило повсюду! «В начале 60-х гг., когда деколонизация привела к появлению десятков новых государств, казалось неопровержимым, что авторитарная форма правления для них оптимальна. В 1959 году де Швейнитц пишет, что для оптимального роста хозяйства необходимо ограничить участие общества в политических делах» (стр. 66).

Но почему авторитарные режимы тоже разрушались – и в относительно краткие сроки? По подсчетам Гайдара, «средняя продолжительность жизни авторитарных режимов, завершивших существование к 1990 годам, составляла 9,3 года» (стр. 67). В любом случае авторитарные правительства живут не больше периода, охватывающего три поколения, – исторически ничтожный срок (хотя для современников он оказывается достаточно тяжким...). Почему твердые и властные режимы так быстро демонстрируют смертность, иногда детскую?

Гайдар перечислил несколько процессов, разрушавших укоренившиеся автократические режимы. Первая и вечная проблема – наследование власти. «У монарха есть наследник. Президент или премьер-министр демократической страны приходит к власти в рамках понятных... правил. Для подавляющего большинства авторитарных режимов установление правил преемственности невозможно. Официальный наследник – угроза автократу. Отсюда риски устойчивости режима в случае смерти или недееспособности создавшего его лидера» (стр. 67). Неустойчивость власти, опирающейся на силу одного человека, всегда приводит к тому, что аппарат ощущает своё владычество «как власть временного правительства». Как следствие, возникает коррумпированность менеджеров («хапнем, пока есть возможность – завтра её может не быть»). Исчезает любая государственная работа на перспективу! В монархиях подобного не случается, ибо психически нормальный монарх рассматривает державу как семейную собственность, оставляемую им сыновьям и внукам, и царь, король, султан - все лично заинтересованы в богатстве и процветании держав... В демократиях, при всей хаотичности её системы власти, у политика как правило всегда остается шанс вернуться к управлению страной, отсюда – прямая его заинтересованность в долговременных проектах, хотя бы на среднесрочном уровне. В автократиях же ощущение элитой временного характера её власти проникает в самый воздух общества и - ускоряет перестройку.

(Автор различает авторитарные и тоталитарные режимы. Первые объясняют свои преимущества самыми, что называется, «прозаическими аргументами»: несовершенством демократии, её медлительностью, нерешительностью в решении важнейших проблем, скажем, в процессе быстрого развития экономики или в противостоянии внешнему врагу, для чего, мол, и требуется сильная и решительная власть. Тоталитаристы, напротив, пренебрегают «аргументами от прагматики», они претендуют не столько на политическую власть, сколько на власть над душами сограждан. Слабость «идеологического» режима заключается обычно в нереальности его целей, в основах мировидения, в результате чего рано или поздно всякий режим ввязывается в безумные авантюры и погибает... Характерный пример – полпотовская Кампучия, которой удалось физически уничтожить в стране всех, кто смел «своё суждение иметь», а потом страна... Потом она развязала войну с коммунистическим Вьетнамом, с главным союзником!.. И не могла не развязать - иначе психологически не в силах была существовать).

Второй процесс, подрывающий фундаменты авторитарных режимов, - это самоё развитие общества и экономики, которые объявляются как бы главной целью власти. Гайдар привел несколько необычных, вроде бы выпавших из поля зрения примеров. Например, припомнил Мексику эпохи диктатора Диаса: «В течение 20 лет... производство минерального сырья и сахара выросло в 4 раза, была создана текстильная промышленность, нефтедобыча, построены металлургические заводы и железные дороги... Объём внешней торговли и налоговые поступления выросли в 10 раз» (стр. 71). Сей триумф власти завершился разрушительной революцией (вспомните рассказ Дж. Лондона - «Мексиканец»?). Другой пример – Тайвань эпохи Чан Кай-ши. Страна высокоиндустриальной экономики, огромного экспорта... Напрасно правители Гоминьдана, наследники генералиссимуса, надеялись, что мощный экономический рост и необходимость противостоять опасному сопернику (КНР), готовому лишить страну независимости, – что это позволит сформировать на Тайване консервативное общество, не лезущее в политику! В 1987 году чрезвычайное положение отменили, возникли новые политические партии, и... они-то и победили на следующих выборах.

Автор объясняет крах авторитарных режимов несколько неожиданно для экономиста по профессии, – но любопытно: «В странах, не имевших демократической традиции и оставшихся под властью автократов, с ростом уровня развития хозяйства спрос на свободу повышается. Есть элементы... качества жизни, которые невозможно измерить показателями душевого ВВП. Право свободы передвижения, выбора местожительства, возможности читать и слушать то, что считается нужным, участие в решении проблем страны – это нематериальные блага... но по мере роста благосостояния спрос на эти права и значимость их для общества растут». Т. е. чем общество становится богаче и современнее, тем больше растёт тяга к свободам! Цитирую лирическое отступление автора, показывающее особую душевную важность сей тезы и для него лично: «Неоднократно я сталкивался с левыми интеллектуалами, пытавшимися доказать, насколько прав был Дэн Сяо-пин, разделивший экономические и политические реформы, начавший с создания функционирующей рыночной экономики и не ставивший задач политической либерализации. На вопрос, за сколько они лично готовы продать свою свободу слова, не отвечают, обижаются...» (стр. 72).

Гайдар по-своему истолковывает неизбежную историческую гибель авторитарного режима, добившегося несомненного успеха (например, абсолютная власть Пиночета привела Чили к «экономическому чуду», вытащила страну из обвального хозяйственного курса либерал-социалиста Альенде. Поэтому Пиночет рискнул идти на референдум, он был совершенно уверен, что благодарный народ подтвердит его право на власть. И, к громадному и всеобщему изумлению, полностью проиграл всенародный опрос). По Гайдару, механизм похожего краха выглядит примерно так: в начале XX века подавляющая часть населения жила в деревнях и плохо представляла, что именно происходит вне деревни. Вырос урожай, нет войны – и слава Богу, много ли человеку надобно! Но далее – население перемещалось в города, становилось грамотным, обзаводилось средствами связи и информации, и тогда... «Объяснять народу, особенно молодой, образованной части, что их сверстники в других странах имеют право на свободу и участие в решении проблем страны, а они – нет, что за них всё делают начальники, обладатели силы, - задача, не имеющая решения» (стр. 75)...

Однако чаще всего авторитарные режимы подводил к политическому краху очередной экономический кризис.

В современном мировом хозяйстве прогноз цен на сырьё или обменный курс валют – всё это явления, принципиально недоступные изучению методами науки. Финансовые кризисы невозможно предвидеть никакому экономисту, к ним трудно подготовиться самым знающим экспертам. Правительства вынуждены в периоды внезапных (всегда внезапных!) трудностей сокращать запланированные расходы, девальвировать валюту, срезать импорт и социальные добавки. Всё это – тяжелые меры. Режим должен обладать большим авторитетом, чтобы убедить население «затянуть пояса», отказаться не только от обещанных дотаций, но иногда от уже выданных подарков. Правда, имеется в запасе и силовой вариант! Власть может обладать столь непререкаемым авторитетом в силовых структурах, что смеет проливать кровь, сколько требуется для ситуации, и - усмиряет бунтующее население. Однако авторитарный строй уязвим – и в первом, и во втором варианте. В случае уговоров населения... Госаппарат авторитарного режима состоит как правило из взяточников. Пока продолжается рост доходов населения, взятка в таком обществе воспринимается как явление неприятное, но, увы, неизбежное: «Все так живут, это в человечьей природе, кто из нас был бы лучше на их месте». Но если от общества потребуют доверия начальству, то взяточники никогда такого доверия не получат... Что касаемо поведения силовых структур, то с ними могут происходить самые неожиданные повороты. Пока спецслужбы или армия состоят из «крестьянского сословия», которому важно расположение начальства, хорошее положение, видные зарплаты, они выглядят благополучно. Но когда «затягивают пояса», сомнения в законности режима распространяется среди солдат и младших офицеров. Под ногами властей разверзается пропасть! Например, во время восстания студентов против шаха Ирана (1978 г.) на вопрос газетчика к офицеру Гвардии шаха: «Будут ли в студентов стрелять?», тот ответил: «Нет, мы не можем. В конце концов, они же наши дети!» (стр. 73). Потрясение мозгов приходит так внезапно и настолько решительно, что тут же рождаются мифы о всесильных спецслужбах, которые «чё хотят, то творят»... Даже опытные и проницательные политики впадают в подобное заблуждение! Шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви спрашивал у американского посла Салливэна: «Всё происходящее на улицах превосходит возможности КГБ. Значит, это работа английских служб или ЦРУ? Но почему, почему ЦРУ решило работать против меня?» (стр. 75).

«Конспирологические объяснения происшедшего» возникали и в момент фантастической и внешне никак необъяснимой гибели СССР. «Но я своими глазами видел, - пишет Гайдар, - каким невероятным сюрпризом для американских властей было крушение Советского Союза, каково было их потрясение, и не верю в достоверность подобных конструкций» (стр. 81). Забавное обстоятельство: в то время, как в России многие веровали (до сих пор веруют!) в великую мощь ЦРУ и американских денег, якобы сокрушивших конкурента, в самих США только ленивый не пинает местную разведку и её аналитиков, которые, по мнению заокеанского сообщества, абсолютно профукали все важнейшие события в Москве...

* * *

Отдельная глава посвящена версии, которая, в отличие от «заговора ЦРУ», считается в интеллигентских кругах вполне авторитетным объяснением краха СССР. Глава названа – «Нефтяное проклятие».

Должен в порядке присловия оговорить, что история как наука есть явление абсолютно непредсказуемое, уже хотя бы потому, что наши суждения не могут не строиться на логике, в тех рамках, в которых мы только и способны осмысливать мир. Но история повинуется много более сложным механизмам, чем наша логика, и попытки толковать её ход в рамках логики обычно кончаются провалом.

...Главу автор начал парадоксальной фразой: «В 1985-86 гг. мировые цены на нефть упали в несколько раз. И всё-таки СССР рухнул не из-за игры на понижение на нефтяном рынке» (стр. 81).

Тем не менее, как бы позабыв о собственной тезе, Гайдар начал текст с рассказа о падении империи, столь же могущественной в мире, какой в XX веке был СССР, о её гибели как следствия обладания огромными природными богатствами. Причём та мировая империя, как позже СССР, погибла, не успев проиграть ни одного военного сражения!

Гайдар рассказывается о гибели великой империи Габсбургов – Испанского королевства.

Географические открытия подарили королям Кастилии и Арагона фантастические богатства, причём в лучшей, самой используемой форме – в форме россыпей золота и серебра в Мексике и Перу.

...Но через сто лет после открытия Нового континента «жалобы на дороговизну товаров в Испании становятся массовыми... Дороговизна продовольствия и текстильных изделий подталкивает к мерам, направленным на ограничение роста цен. Те, в свою очередь, к дефициту... Гонсалес де Сельориго в 1600 году пишет, что влияние потока золота и серебра парализовало рост инвестиций, развитие промышленности, сельского хозяйства и торговли, он доказывает: открытие Америки было несчастьем для Испании» (стр. 86). Более половины бюджета направлялось королями на военные нужды, финансировались победные войны в защиту католицизма... К 1600 году рост цен снизил реальные доходы от поступающего серебра, самые богатые месторождения были исчерпаны. Между тем, на войны и амбициозную внешнюю политику брались (под гарантию поступающего серебра) внешние займы. Началась вереница банкротств казны «самой богатой стране мира». Из-за нехватки денег Испания вынуждена заключить перемирие с восставшими гёзами, лишается главных (вне Испании) владений в Европе. Отчаянными усилиями премьер Оливарес спасает для Габсбургов Астурию, Каталонию и Арагон – даже главные провинции внутри самой страны рвутся выскочить из-под власти неумелого Мадрида. Оливарес произносит знаменитую фразу: «Если великие завоевания этой монархии привели её в такое печальное состояние, можно уверенно сказать: без Нового Света она была бы более могучей» (стр. 87).

Но долгие годы считалось в науке логически неопровержимым: богатые полезные ископаемые плюс обилие плодородной земли есть главные положительные достоинства для развития страны. Собственно, массы обывателей до сих пор полагают точно так же – опираясь всё на ту же, само собой разумеющуюся логику. Только в конце XX века учёные экономисты, изучив статистические сведения из десятков стран (каждый - своим методом), все и едино пришли к новому выводу. На профессиональном языке Гайдар формулирует его так: «Существует негативная корреляция между долгосрочными темпами экономического развития и ресурсным богатством» (стр. 89). Попросту говоря, наличие природных богатств не только не гарантирует будущего процветания народа, но скорее осложняет путь к силе и мощи в той или иной стране.

Вот примеры: «Между 1965 и 1998 годами душевой внутренний продукт в таких богатых ресурсами странах, как Иран и Венесуэла, сокращался в среднем на 1% в год. В Ливии на 2%, в Кувейте на 3%, в Катаре даже на 6% в год» (стр. 88). В Нигерии в середине 60-х гг. открыли нефтяные залежи, и правительство в чистом виде получило до конца века примерно 350 миллиардов долларов ренты. Душевой доход составлял в 1990 г. всё те же 245 долларов на человека, что и в 1965 году.

Беда не только в том, что доходы от богатств не идут впрок странам, богатым ресурсами, народы которых потом обвиняют в совершенно непонятных им бедах, разумеется, жутких и корыстных империалистов, которые за их счёт богатеют. Доходы сваливаются на правительства как с неба (ведь полезные ископаемые не власти разведывают, не они вкладывают деньги для добычи, они просто стригут с иностранцев «свои» 50%), и эти доходы приводят к тому, что население начинает жить беднее и несвободнее, чем раньше. Оно лишается возможности влиять на свою судьбу - оказывать давление на власти... Владыки, «ухватившие бога за бороду», сравнительно мало нуждаются в деньгах, поступающих от народа, казна богатеет лишь от продажи иностранцам нефти, или меди, или кофе, или ещё чего-то. Потому власть не считается с мнениями общества и народа. Больше того, повторяется извечный «испанский опыт»: местные производители соревнуются не в том, у кого издержки меньше, а продукция лучше, а в том, кто же ловчее даст взятку чиновнику. И сами чиновники яростно дерутся – даже не за взятки, а скорее за право переделить доходы от нефтяных или медных монополий...

Возникает так называемая «голландская болезнь» (она получила название, потому что впервые признаки выявили в Голландии в 60-х гг., когда открыли большие запасы природного газа). «С тем же успехом можно назвать её «венесуэльской», «нигерийской», «индонезийской», в последние годы «российской» (стр. 94).

Признаки её таковы: в «ресурсных областях» в той или иной стране резко вырастают зарплаты работников, получающих деньги от транснациональных монополий. Как следствие - растут внутренние цены на продукты. Другие отрасли производства тоже вынуждаются платить примерно такую же цену своим рабочим. Но здесь-то прибыли не так велики, как у сырьевых магнатов, и производство не выдерживает международной конкуренции, начинает сокращать выдачу продукции, хозяйство страны всё более и более зависит от производства нефти, меди, кофе или чего-то ещё, т. е. оно становится неустойчивым – ибо цены на природные богатства по самой своей природе всегда неустойчивы.

Ещё характерная черта таких стран: невнимание к развитию национального образования. «Причины этого неочевидны», заметил автор, это - просто наблюдаемый повсюду факт, но Гайдар высказывает гипотезу. Добывающим компаниям образованные местные работники не слишком нужны. А, может, добавляет он, правители-временщики не думают о будущем, это их натуральное свойство, а вклады в образование – именно вклады в будущее страны.

* * *

Лауреат Нобелевской премии по экономике П. Самуэльсон однажды формулировал: «Экономист не может предвидеть будущее точно..., но даже если он может что-то предсказать, то уж всё что угодно, только не цены» (стр. 97).

Неразрешимая сложность ценового вопроса на сырьевые ресурсы экономисты объясняют сплетением взаимно отталкивающихся факторов. Тут и политика, и экономика, и производственные расходы, и вопросы сбыта... Что же считается преобладающим? Сегодня можно что-то предугадать, но как предвидеть, что окажет решающее влияние завтра?

Гайдар, например, рассматривает последствия скачков цен на нефть в 70-80-е годы XX века. Поначалу цены на сырую нефть беспрецедентно выросли. Правительства захватили контроль над месторождениями, война Израиля с арабскими странами (1973 г.) послужила этаким спусковым крючком, чтобы нефтеобладатели шантажировали США и страны Европы, что поддерживали еврейское государство. Цены повысились, покупатели покорно плелись за диктатом продавцов - ведь военного решения проблемы не существовало, война привела бы к гибели скважин (как произошло, например, в Кувейте в ходе Войны в Заливе). Потом – переворот в Иране, приведший к падению добычи нефти в стране в десять раз. И когда режим Хомейни утвердился, ежедневная добыча нефти в Иране составляла всё-таки примерно две трети от получаемой при шахе. Снова цены выросли. Потом – ирано-иракская война, и добыча нефти в обеих странах опять резко упала, соответственно цены на мировых рынках сохранялись высокие. Так возникла иллюзия, что цены такими и останутся. Надолго. Возможно, постоянно...

На сию удочку попалось Советское руководство. Оно было не одиноко – на той же иллюзии висели многие и многие руководители разных стран... Незадолго до этого (в 50-60-е годы) в Советском Союзе открыли большие запасы нефти Западной Сибири. Появилась возможность продавать её на экспорт, хотя поначалу шанс не казался слишком реальным – всё-таки себестоимость сибирской нефти была намного выше арабской, а качество – значительно ниже. Видимо, в ЦК предполагали использовать нефтяное оружие пока что не в хозяйственных, а в политических целях: в Италию, например, нефть продавали по цене примерно в два раза ниже общемировой. Огромные прибыли получали фирмы, называвшиеся «друзьями СССР», т. е. финансировавшие компартию Италии и всякие «нужные конторы». Но после взлета мировых цен на нефть в начале 70-х, вызванного политическими причинами, естественно возник и в СССР соблазн продавать нефть на мировом рынке за полноценные доллары, отхватив некую долю рынка у тех же саудовцев! Они, гады, подняли цены, сократив для этого свою добычу нефти в четыре раза? «Наши» поспешили попользоваться... Если в 1973 году доля членов ОПЕК составляла на мировом рынке примерно 86%, то к 1985-му она упала до 51%. А кто занял освободившуюся нишу? При новых ценах рентабельной оказывалась добыча и в тех районах, где раньше она считалась невыгодной – в Северном море, например, или на Аляске, или у берегов Норвегии. Нефтяные денежки начали уплывать от арабов к конкурентам. Правительство Саудовской Аравии забеспокоилось: если дело пойдёт так далее, то из-за любви к братскому палестинскому народу можно потерять собственную казну... Особенно когда короли уяснили, что хотя нефть идёт преимущественно на экспорт, но попутным газом пользуется как раз местное население, и резкое падение добычи нефти вызвало одновременное падение добычи газа, а это казалось чреватым недовольством собственного народа. Даже в Саудовской Аравии - чреватым...

В книге об этом ничего не пишется, но на самом-то деле в ЦК во время афганской войны разрабатывались планы - из Афганистана протянуть лапу к богатствам Персидского залива. Нет, политическое решение не было принято, но оно виделось со стороны вполне вероятным. Саудия забеспокоилась – не об Афганистане, а о собственной безопасности - и обратилась за защитой в Вашингтон. Приехавший шеф ЦРУ Кейси объяснил: «Мы можем вас защитить, но вот нас не устраивают высокие цены на нефть...»

И в сентябре 1985 года, когда победа Советской армии в Афганистане показалась близкой, министр нефти Саудовской Аравии Ахмед Ямани объявил: «Мы отпускаем цены на нефть. Дальнейшее – пусть покажет рынок». Рынок и показал: цены упали в 6 раз, потом правда немного выросли, но все равно были ниже предыдущих в раза в четыре. В бюджете СССР образовалась дефицитная дыра величиной в 20 миллиардов долларов. На которые покупали на Западе зерно, прокат, оборудование...

Гайдар излагает сюжет в связи с судьбой тех стран, что сидели на том же нефтяном крючке, что и Советский Союз, – Мексики и Венесуэлы. В Мексике вроде бы успешно сработала «суверенная демократия», сменившая анархизм и бандитизм мексиканской революции 1910-20х гг. Имелись некоторые свободы, но политическая власть постоянно переходила из рук в руки к лидерам всё одной, «государственной» партии. А нефтяные доходы составляли в бюджете правительства скромные 3.5%. Но в 70-х гг. Мексика открыла огромные месторождения, и нефть стала обеспечивать почти две трети экспортных поступлений страны. Президент не удержался от соблазна – вложил возросшие доходы в новые социальные проекты. Он предложил удвоить валовой национальный продукт за 10 лет! Доля расходов правительства составила в бюджете компаний примерно половину. Падение цен, наступившее после контрнаступления саудовцев, не привело Мексику к разорению или к революции, но масштабы социальных перемен оказались не меньшими, чем в СССР: существовавшая свыше полувека «суверенная демократия» уступила место демократии обычной...

В Венесуэле, едва ли не единственной демократической республике в Латинской Америке, валовой внутренний продукт вырос за тридцать лет, предшествующих взлету цен на нефть, почти в два с половиной раза. Но перед искушением истратить свалившиеся с неба после повышения цен на нефть доходы и президент Венесуэлы не устоял: вложил нефтяную ренту в, казалось бы, самые нужные народу проекты - в снижение налогов в тех отраслях, что не связаны с добычей нефти, в развитие инфраструктуры, в повышение жизни населения... Падение цен на нефть после вступления в игру саудовцев привело к банкротству венесуэльской казны, к падению нормальной демократии, к превращению её - в «суверенную модель» (Уго Чавес). «Венесуэла – пример того, как трудно ресурсобогатым странам справляться с вызовами, связанными с колебаниями цен на сырье» (стр. 126). Любым странам – с любыми политическими устройствами, поясняет Гайдар.

В недемократических странах возникают риски, что средства вкладываются в неэффективные проекты, что значительная часть разворовывается (например, в Нигерии). Но и в демократических странах искушение внезапно сваливающимися деньгами связано с огромным политическим риском для правительства. Популистская риторика, мол, правительство сидит на мешках денег, оно отказывается решать важные для народа задачи есть сильнейшее оружие в политической борьбе, и его эффектно используют оппоненты против любых разумных политиков. Например, Норвежский стабилизационный фонд имеет репутацию самого прозрачного, хорошо управляемого денежного пула, ООН назвала в 2005 году Норвегию страной с самым высоким в мире уровнем жизни! «И однако, - замечает Гайдар, - со времени создания стабфонда ни одна правящая коалиция не выиграла в Норвегии выборы» (стр. 129).

Существуют некоторые испытанные возможности всё-таки справиться с вызовами, которые ставят колебания цен на сырье. Для этого требуется иметь подробно проработанную антикризисную программу, что именно властям предстоит сделать в случае провала - с бюджетом, с платежным балансом, с рынками, с внешним долгом. Но «в СССР в начале 80-х гг. такого плана вовсе не имелось. Последствия общеизвестны» (стр. 130).

* * *

«Дискурс» на этом кончается: началась основная часть книги. Конкретное описание кризиса и гибели СССР!

Она описана куда хуже, хотя подробнее, чем гибель других империй. Может быть, потому, что кризисы иных империй (или автократических режимов) уже изучены в мировой литературе обширно, в разных версиях, во многих подходах, а вот гибель Советского Союза изучена много скуднее и хуже. Гайдар – эрудит, это несомненно, но тут ему требовалось продумать всё самому, и знания помогали мало.

Однако несомненным достоинством гипотезы Гайдара я вижу в том, что он не считает причиной гибели Союза обвал цен на нефть 1985 года или же прямые экономические промахи советского руководства 80-х гг., хотя он учитывает важную роль обоих факторов в «гибели империи». По мысли Гайдара, гибель СССР была заложена в социальный проект ещё в конце 20-х годов, когда Сталин одержал политическую победу над Бухариным и «правыми».

Тогда политическому руководству казалось, что выживание советской державы в условиях мировой враждебности всех ко всем (она привела ко Второй мировой войне) поставило перед Россией срочный вызов: надо немедленно индустриализировать страну! Предстояло создать то, что потом назовут «военно-промышленным комплексом». «Иначе нас сомнут», - объяснял Сталин партии, и никто не мог убедительно возразить ему, все понимали: так и будет.

...Как обычно развивалась индустрия (включая военную мощь) в передовых странах Европы? «Аграрная революция» XIX века позволила получать на полях высокие и устойчивые урожаи, используя много меньше рабочих рук, чем раньше. Поэтому старшие сыновья хозяев продолжали вести в селах отцовские хозяйства, а вот младшие уходили в поисках работы в города. Возникал постоянный резерв рабочей силы для промышленности, а село могло параллельно обеспечивать горожан избытками продуктов питания – за деньги, разумеется, что опять-таки приводило к развитию сельского хозяйства. Вот примеры по России, приводимые Гайдаром. За 25 довоенных (до 1913 года) лет сбор урожая в империи вырос более, чем в полтора раза, а экспорт зерна, обеспечивавший приток инвестиций в промышленность, - почти на треть (см. таблицы на стр. 149). Октябрьская революция с её «Декретом о земле» фактически оказалась в каком-то смысле контрреволюцией для подобного процесса, ибо уничтоженные помещичьи хозяйства работали, прежде всего, на рынок, там владельцы и внедряли научные наработки в жизнь всего остального села (прочие помещичьи хозяйства разорились вскоре после отмены крепостного права). Ликвидировали их имения исключительно «во имя справедливости», ибо «кто сам не работает на земле, не имеет на неё права»... Заодно во имя той же «справедливости» уничтожили плоды столыпинских реформ, обеспечивавшие рост урожая более чем на треть. Крестьянские общины по определению более ориентированы на ведение натурального хозяйства... Вынудить их работать на рынок – такое возможно, но оно требовало вложения немалых и сложных усилий и технологий. И немалого времени, добавим.

Бухарин предложил развивать страну по традиционному пути. Но для власти это значило – попасть в социальную зависимость от крестьянства, от его потребностей и интересов. Помимо прочего, это означало упустить выгодный момент, ибо разразившийся в 1929 году экономический кризис позволял закупать за границей оборудование и приглашать тамошних специалистов по максимально выгодным для СССР ценам – лишь бы нашлись в казне в этот именно момент нужные деньги. Требовалось уловить выгоду момента. Сталин предложил более привычный (после продразвёрстки) советский выход из положения - насильственное введение государственной барщины с последующим отбиранием хлеба у земледельцев. Она позволяла беспрецедентно увеличить экспорт зерна в считанные годы и на вырученные деньги создать огромные военные заводы – по американским и германским проектам и на закупленном там же оборудовании.

Бухарин пробовал убедить партию, что насильственные меры опасны социально: вооруженные силы СССР состоят преимущественно из крестьянских детей, те не станут стрелять в своих отцов и братьев. Сталин был уверен в обратном: будут стрелять, куда прикажем! Он лучше понимал психологию руководимого им народа. И - выиграл, превратившись потом в вождя нации.

Но в тот момент, по Гайдару, в жизнь империи записали её будущую погибель. Никто не посмотрел вдаль... Ни с какой стороны.

На селе естественным образом восстановилась мораль барщинной эпохи, «описанная в русской литературе» (стр. 150), но вообще свойственная крестьянам всех эпох и народов в феодальном быту: «работа не волк», например, или «работа дураков любит» и т. п. «За десятилетие 1929-1938 гг. факторная продукция советского сельского хозяйства сократилась... примерно на четверть... Урожаи зерна достигли уровня 1925-1929 гг. только в 1950-54 гг.» (это – при огромном росте механизации села!). «С конца 40-х гг. индивидуальные хозяйства были обложены высокими денежными и натуральными налогами с тем, чтобы заставить крестьян больше внимания уделять работе в колхозах. Крестьяне начали избавляться от коров, вырубать фруктовые деревья. В 1950 году 40% крестьянских семей не держало молочного скота» (стр. 151).

Главный проигрыш победоносной империи состоял в факторе, который Сталин не принимал во внимание, будучи убеждён в неисчерпаемых ресурсах крестьянской России – в качестве людей. В странах Европы выбор, где жить крестьянам – в городе или деревне, определялся обстоятельствами рождения. И городские, и сельские жители воспитывались часто в одной семье: старшие оставались на ферме, младшие шли в город... В Советском Союзе наиболее грамотные и энергичные крестьянские дети искали любые способы, чтоб уйти от рабства. Конкретно - чтоб перебраться в город! И хотя административно им пытались мешать, но промышленность требовала всё новых и новых рабочих рук, и находились особые приёмы так или иначе проникнуть в город. К моменту смерти Сталина крах колхозной политики стал очевиден всем соратникам вождя по Политбюро. Хрущев, которому доверили восстановить ситуацию, зафиксировал (в докладной записке в ЦК), что заготовки зерна в 1953 году были ниже заготовок зерна в 1940 году на 17% (стр. 153) - при этом мы помним, что урожай 1940 года упал на 25% по сравнению с доколхозным...

Но Хрущев политически не мог решиться на отмену колхозов и потому рискнул испробовать для спасения иной, «количественный» рывок – освоение целинных и залежных земель Сибири. Это дало временную отсрочку, но процесс продолжался и далее: города всё росли (на 64 миллиона человек!), зерна требовалось больше и больше, а сельское хозяйство работало всё хуже и хуже.

Работник аппарата ЦК Г. Шахназаров вспоминает слова, сказанные вскоре после смещения Хрущева одним из новых секретарёй ЦК, Ю. Андроповым: «А ты знаешь, в Политбюро крепнет убеждение, что всю нашу хозяйственную сферу нужно хорошенько встряхнуть. Особенно скверно с сельским хозяйством. Нельзя же мириться с тем, что страну не можем прокормить, из года в год приходится закупать всё больше зерна. Если так дальше пойдёт, скоро вообще сядем на голодный паёк» (стр. 159).

Уже на рубеже 50-60-гг. власть попала заколдованный круг, намеченный сталинской победой в борьбе за торжество империи. Экономические проблемы нельзя решить, не вызвав возмущения граждан, не создав оппозицию в обществе... И потому, опасаясь возмущений, власть попыталась сгладить возможные протесты, увеличивая работникам зарплаты. Но в ответ возникал, выражаясь по-научному, «дисбаланс», разрыв между количеством денежной массы на руках у людей и количеством продуктов, которые на них можно было купить. Рубль превращался в «деревянный»... Возник дефицит, и вскоре после свержения Хрущева мясо, кроме Москвы, Ленинграда и ещё нескольких привилегированных городов, стало невозможно купить в магазинах – оно появлялось только на рынках, и по ценам в разы превышавшим государственные.

Уже такого «дефицита» хватало, чтоб подорвать фундамент империи в исторически видимые сроки. Но даже с той сферой, ради процветания которой вроде бы жертвовали селом – с промышленностью, ситуация складывалась скверно. Фиксирует Гайдар: «Советский Союз добывал в восемь раз больше железной руды, чем США; выплавлял из этой руды втрое больше чугуна, чем Америка; стали из этого чугуна производил вдвое больше. Машин из этой стали производил столько же, сколько США... СССР производил в 16 раз больше зерноуборочных комбайнов, чем США, при этом производил много меньше зерна и поставил себя в зависимость от его импорта» (стр. 137).

Огромными цифрами добываемых ресурсов СССР загипнотизировал не только западных политиков, но собственное население, даже и собственное руководство, которое искренно поверило в мощь отечественной экономики. Не могу удержаться, чтобы не привести любимую цитату из лучшего, на мой вкус, западного советолога – француза Алена Безансона:

«Вот три распространенных (на Западе! – М. Х.) утверждения.

1. «СССР с его годовым производством 145 млн. тонн стали является первой металлургической державой в мире».

Каждому известно, что СССР производит автомобилей не больше, чем Испания; что оснащение домашних хозяйств предметами обихода и приборами из стали не сравнимо с нашим; что общая длина его железных дорог не больше, чем в Индии; что сеть автодорог менее развита, чем во Франции; что производство танков, сколь бы супервелико оно ни было, не способно поглотить более 1-2-х миллионов тонн стали. Что может означать эта магическая цифра – 145 млн. тонн стали в год, т. е. объединенная продукция Японии и ФРГ, которые производят вместе около 12 миллионов автомобилей в год и еще массу других вещей из стали? Следует, по-видимому, предположить, что эти 145 млн. тонн входит:

1)      производство настоящей стали

2)      производство низкокачественной стали

3)      производство бракованной стали

4)      производство стали, предназначенной для ржавления

5)      производство псевдо-стали - и, наконец

6)      псевдопроизводство стали...

Таким образом, утверждение «СССР является первой металлургической державой в мире» должно восприниматься в некотором не общепринятом смысле, поскольку нельзя сравнивать несравнимое: США и Япония (2-я и 3-я металлургические державы в мире) не производят пять последних категорий стали, которые СССР в таком изобилии выплавляет на своих гигантских металлургических комбинатах.

2) «Доход на душу населения и жизненный уровень в СССР позволяют причислить его к высокоразвитым странам, среди которых он занимает место чуть впереди (по другим источникам, чуть позади) Испании».

...Низкая плата за жилье и медицинские услуги... Но у западного жителя нет представления о коммунальных квартирах, об общежитиях, о людях, снимающих «угол», о домах, начинающих распадаться сразу после окончания строительства, о почти первобытном уровне медицины, о более чем скудном наборе лекарственных средств. Что касается содержимого продуктовой корзинки советской домохозяйки, то испанка не даст и гроша за гнилые яблоки, мороженую картошку, сомнительной свежести мясо, чахлые овощи – всего этого просто не найдешь на рынках Мадрида. Да и на московских рынках все это так просто не найдешь – за этим приходится стоять в очереди... Если мы подсчитаем, сколько часов работы необходимо в СССР для приобретения телевизора, ботинок или пылесоса, не стоит забывать и того, что такой телевизор у нас можно найти только на блошином рынке, ботинки не наденет и бедный марокканский эмигрант, а пылесос будет работать лишь в случае, если его пнуть, как следует, ногой. Если уж сравнивать СССР, то... с Индией, Бангладеш, Суданом, да и то... Советские технические советники из этих развивающихся стран никогда не возвращаются домой (где их ожидает, в общем-то, привилегированное положение) без багажа, составленного из корзин помидоров, вязанок шариковых ручек, банок ветчины и джинсов...

3.      «СССР является второй экономической державой мира».

Это – аксиома из учебников географии и избитая истина в устах наших государственных руководителей... Но как вычислять покупательную способность, если большинство выпускаемых советской промышленностью изделий (кроме оружия) не могут найти покупателя на мировом рынке из-за их низкого качества (разве - по демпинговым ценам ниже себестоимости)? Как подсчитывать валовой национальной продукт, отталкиваясь от цены товаров без определенной рыночной стоимости? Те же экономисты, что твердят о второй экономической державе мира, сообщают нам же, что объем советской внешней торговли в денежном выражении не выше аналогичной цифры для Бельгии, хотя у него худшая, чем у нее структура (СССР продает сырье, золото, оружие, а покупает продукты с высокой добавленной в процессе производства стоимостью). В СССР уровень моторизации, сообщают они, более низок, чем в Бразилии; меньше телефонов (в абсолютных цифрах!), чем в Испании; практически отсутствуют компьютеры и ксероксы для нужд населения, нет чековых книжек, кредитные карточки вообще неизвестны населению. Всевозможные научно-технические разработки не привели к прорыву ни в одной важной области техники (за исключением военных приложений)... Вторая экономическая держава в мире? Вероятно, хотят сказать, что СССР первейшая военно-политическая держава, что в его недрах таятся все минеральные богатства Земли, что он обладает гигантской территорией, огромным населением, значительным объемом «производства» - но все это отнюдь не превращает его во вторую экономическую державу планеты» («Русское прошлое и советское настоящее», ОРI, с. 270-274).

Действительно ли цифры выплавки стали в СССР были сфальсифицированы, на что явно намекает Безансон? Парадоксально, но я верю как раз, что нет, что это - вполне возможные числа! Просто сталь, например, расходовалась в Союзе так, что нормальному французу никак не могло войти в его учёную голову: «В 1991 году в СССР имелось 63.9 тысяч танков, 66.9 тысяч орудий, 76.5 тысяч БТР и БМП, 12.2 тысяч самолетов и вертолетов... У нас танков было в 6 раз больше, чем у всего НАТО» (стр. 203)!!!

Т. е., сокрушив самые опасные угрозы для СССР – Германскую и Японскую империи, Кремль не получил передышки в мировой гонке: перед ним возникли «англо-американцы», как их тогда называли. Приходилось сохранять «паритет», т. е. примерное равенство вооружённых сил во всех уголках планеты. Но если реальная советская экономика отставала от американской раз в пять, то оборонное равенство могло достигаться лишь за счёт равенства военно-промышленного сектора. А одна из особенностей такого сектора заключается в том, что он – негибок, и его крайне трудно перестроить под что-либо, в чём возникает срочная хозяйственная потребность. Когда помощник генсека ЦК (Г. Шахназаров) спросил у начальника Генштаба маршала С. Ахромеева, зачем, мол, нужно столько вооружений, тот попросту (в своей же компании говорит!) объяснил: «Потому что ценой огромных жертв мы создали первоклассные заводы, не хуже американских. Вы что, прикажете им прекратить работу и производить кастрюли? Это утопия» (стр. 292). Складывалась безумная ситуация: оружия в Союзе производили не столько, сколько требовалось армии для войны, а в количествах, какое вообще могли производить построенные заводы. На Западе, получая от разведки такие сумасшедшие числа, естественно, полагали, что Союз готовит войну – никто ж не мог представить, что выбрасывание гигантских средств на ветер диктуется лишь инерцией местного хозяйства, необходимостью чем-то занять огромные заводы и немыслимые массы рабочих... Запад в ответ увеличивал свои военные расходы, и взаимный маховик раскручивался в безумном направлении.

Содержание империи в итоге постепенно разоряло метрополию – по тому же принципу, как колонии остальных стран разоряли другие метрополии, пока те не спохватились и не распустили опекаемых. По оценкам Гайдара, только страны народной демократии обходились кремлевской казне примерно в 20 миллиардов долларов год, а Куба - ещё миллиардов в 6-7 ежегодно. А какие гигантские суммы уходили на поддержку так называемых «дружественных» режимов! Недавно президент Путин во время визита в Алжир простил долг скромному должнику – всего шесть миллиардов долларов. В те годы они, наверно, равнялось нынешним двенадцати...

* * *

В эпоху тоталитаризма власть добилась покорности (иногда - даже энтузиазма!) у населения, сочетая фантастический размах пропаганды среди «верных» граждан и возбуждая ужас ГУЛАГом и МГБ среди «неповинующихся». Но тоталитаризм умер в СССР 5 марта 1953 года. Партаппарат, потерявший за тридцать тоталитарных лет большую часть кадров (в процентном отношении, конечно), не хотел рисковать личными жизнями, отнюдь. И потому единодушно Политбюро заменило тоталитарную систему «коллективным руководством», т. е. однопартийной диктатурой – особым вариантом не тоталитарного, но жёсткого авторитарного режима.

«На смену прежним формам легитимации режима приходит новый контракт власти и общества. Его никто не подписывал. Но суть дела понятна: вы, власть, обещаете нам – народу, что не будете отменять введённые социальные программы, даже когда они будут дорогостоящими, гарантируете стабильность розничных цен на важнейшие товары народного потребления. За это общество готово вас (власть) терпеть, воспринимать как данное, неизбежное зло» (с. 163).

Думается, у Гайдара прозвучало определённое преувеличение, свойственное публицистам «перестроечных» лет... Всё-таки весьма немногие воспринимали в Союзе власть как «данное зло». Однако суть негласного общественного договора изложена у автора довольно точно. Позднее эту эпоху определят термином «застой», т. е. всё должно оставаться на тех же основах, что прежде были нам обещаны...

Однако соблюдать Общественный договор властям державы становилось труднее и труднее – при их искреннем желании это делать. XX век оказался столетием постоянных кризисов и изменений – и СССР не составлял в нём исключения. Кризисы настигали державу – не только в часы поражений, но, что казалось особо обидным, в периоды нё великих имперских побед.

Содержание империи обходилась Союзу дороже с каждым десятилетием. Требовалось, например, поставлять вассалам зерно. В страны народной демократии поставки хлеба выросли за восемь лет (с 1955 по 1963) на 60%. А зерна нахватало уже и для своего народа – пришлось прикупать его за золото в Канаде и США. В 1963-м году (первом году хлебного импорта в СССР – М. Х.) «на эти цели было выделено 372 тонны золота, более трети золотого запаса СССР... К началу 1980-х гг. превышение импорта над экспортом продуктов сельского хозяйства составляло более 15 млрд. долларов» в год (стр. 171). Каждая третья тонна зерна в СССР становилась импортной! Председатель КГБ В. Крючков писал: «Соединённые Штаты вполне могут обходиться без нас, а вот наша проклятая зависимость от них по зерну сделала Советский Союз заложником этих отношений» (стр. 178).

Внешне всё двигалось превосходно: империя побеждала в Африке и Латинской Америке, в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке. Никогда СССР не был так влиятелен в мире, никогда – ни при Сталине, ни при Хрущеве - так широко не распространялось политическое влияние Кремля. Но чем внушительнее оказывались победы, тем большая нагрузка сваливалась на казну. Гайдар озвучил, например, в какую цену обошлась Союзу «победа» над польской «Солидарностью»: экстренная помощь Польше составила четыре миллиарда переводных рублей (т. е. 6 миллиардов долларов) плюс кредит на 2.7 миллиарда переводных рублей (ещё 4 миллиарда долларов). Польше помогали также и нефтью: «Интернациональная солидарность вообще и дружба с Советским Союзом в частности – великие вещи сами по себе, но они особенно прочны, если они подкрепляются поставками советской нефти по цене в 3-4 раза ниже, чем на мировом рынке... Мне приходилось слышать, как Николае Чаушеску с пафосом упрекал советского руководителя: почему Румыния получает всего 5-6 млн. тонн советской нефти в год, в то время, как другие страны в 2-3 раза больше? Какой же это пролетарский интернационализм!» (стр. 193).

Советский Союз вполне обоснованно обижался, что «братские страны и народы» не испытывают к нему благодарных чувств, полагая, что метрополия обязана давать им всевозможные подачки в обмен за объятия и поцелуи на аэродромах плюс нужные голосования в ООН. А зачем ещё метрополия нужна? Получив ультральготные условия кредитов, многие должники не думали, что это всё-таки не подарок им, а заём, что предстоит его возвращать. Из записки ЦК КПСС: «Только за последнее время был согласован перенос части причитающихся нам платежей Алжира, Анголы, Вьетнама, Ирака, Кубы, КНДР, Ливии, Монголии и Никарагуа с 1989-90 гг. на более поздние сроки, всего на сумму свыше 7 млрд. рублей. При этом наблюдается тенденция к тому, что наши друзья в Третьем мире рассматривают свои платежи Западу как приоритетные, полагая, что с нами они всегда договорятся. Этому в немалой степени способствовала наша прежняя готовность... руководимая, прежде всего, идеологическими соображениями» (стр. 257).

Советское правительство чуяло, как денежная петля затягивается на шее. Оно пыталось свершить невозможное, то, что ни Сталину, ни Хрущеву не удавалось, а именно – поднять сельское хозяйство. «Применение электроэнергии в сельском хозяйстве возросло с 1980 по 1990 годы на 61%, минеральных удобрений на 22%, капиталовложения – на 40%, - отмечает Гайдар. – Валовая продукция сектора выросла на 12%» (стр. 213). Нужны ли комментарии?

Неизбежно встаёт вопрос: почему СССР не реформировал сталинскую самоубийственную систему, когда вроде всем стало ясно, что она весьма дурно работает? В Китае, например, получилась реформа... И в других социалистических странах. И потом - в Прибалтике...

Ответ Гайдара таков. Причина - в сроках действия сталинской системы. В Китае к началу реформ ещё жило поколение, привыкшее самостоятельно хозяйничать. К периоду гегемонии Дэн Сяо-пина такие люди не ушли из жизни и, как только давление сверху ослабло, с энтузиазмом принялись восстанавливать разорённые хозяйства. (Сюда, пожалуй, стоит добавить такое соображение: в Китае тайфун террора обрушился преимущественно на городское население, селяне же оставались в относительной дали от хунвейбинов «культурной революции». В СССР же самые страшные жертвы понесло именно село: вспомним Украину с её «голодомором» - ибо города этой республики всё-таки снабжались в 1933 году, хотя бы нищенскими пайками, а жители сёл вымирали на корню... И в войну в СССР погибали, прежде всего, жители деревень – они составляли основную массу красноармейцев и жертв нацизма в тылах армии). Поэтому, когда в Советском Союзе, наконец, с огромным опозданием решили предоставить людям некоторую инициативу, у Горбачёва не нашлось никого, кто помнил бы, как это вообще делается, - вести собственное хозяйство. Причём особенно низкий уровень инициативы – в силу многолетнего высасывания энергичных и инициативных людей в города - оказался в сельском секторе. Поэтому, а не в силу тупости или непонимания рисков Горбачев приступил к политической, а не экономической реформе – он надеялся, что этот шаг поможет ему выявить в народе нужные кадры для перестройки хозяйства.

Общий кризис хозяйства усилился дополнительным обстоятельством. Усиленное финансирование села, грандиозные проекты по переделке колхозного хозяйства (усилия, напоминаю, давали – без нужных-то кадров – относительно незначительную отдачу) отвлекали госинвестиции и госкредиты от промышленности. В итоге советская промышленность, кроме военного сектора, отчаянно отставала от мирового уровня: «Проведённый союзными ведомствами анализ показал, что конкурентоспособны были лишь 12% изделий отечественного машиностроения... Советские исследователи считали, что 62% изделий, направляемых на внешний рынок, морально устарели» (стр. 218).

Необходимость содержать империю неизбежно подводила Союз к торговле - прежде всего, с государствами, входившими в империю. Для былой сталинской автаркии, для обеспечения страны всем необходимым, пусть и худшего качества, но своим, не оставалось шансов, даже если у начальства возникло бы желание её восстановить. С союзниками и вассалами обязательно приходилось торговать! Торговать всем возможным – и скудная советская легкая промышленность, обделённая в пользу военно-промышленного комплекса, увядала в условиях конкуренции со странами СЭВ. А вслед за вассалами на советский рынок незаметно вламывалась промышленность развитых стран. В своём, закрытом кругу, в ЦК КПСС, Горбачев признавал: «Мы, конечно, много тратим валюты на закупку сельхозпродуктов – зерна, мяса, других продуктов. Закупаем более девяти миллионов тонн готового проката, стальных труб на три миллиарда рублей. Большое количество сырья, полуфабрикатов для химии, цветной металлургии, легкой промышленности. В общем, всё это нужно. Мы закупаем потому, что жить без этого не можем» (стр. 234). Гайдар комментирует эти слова так: «Его тон свидетельствует о непонимании масштабов проблемы» (стр. 235).

Почему Горбачёв и его коллеги по ЦК долго (несколько лет!) не могли осознать масштаба этого кризиса, происходившего на их глазах? Генсек сам признал: «Мы финансами занимались хреново» (стр.235) Да, конечно, в ЦК, и не только в это время, относились к бюджету...мгм... мягко сказать, странновато. Вот для примера - картинки партийной жизни. Горбачёв: «Андропов попросил нас с Рыжковым ещё раз взвесить свои выводы и доложить. Пытаясь разобраться в существе дела, мы попросили дать нам возможность разобраться с состоянием бюджета. Но Андропов лишь рассмеялся: «Ишь чего захотели. В бюджет я вас не пущу» (стр. 231). При этом, как пишет человек, близкий к Андропову (В. Крючков из КГБ), сам генсек признал в разговоре с ним, что в экономике он - профан.

Картинка вторая: Отто Лацис с Гайдаром пишут тревожную докладную записку на имя Горбачёва о состоянии финансов. «Записка настолько заинтересовала Горбачёва, что он зачитал её в начале очередного заседания Политбюро, в повестке которого вопрос даже не стоял. Два часа длилось обсуждение, и, как рассказывал Иван (Фролов – М. Х.), никто не мог вспомнить, когда вообще Политбюро обсуждало проблемы бюджета» (стр. 244).

Картинка третья: председатель Госплана Байбаков: «В апреле состоялось заседание секретариата ЦК, на котором обсуждали решение по сокращению производства спиртных напитков. В плане 1985 года водка занимала 24% в товарообороте страны (sic! – М. Х.), поэтому на заседании я осторожно предупреждал: «Товарищи, не торопитесь, разбалансируете бюджет... Нет, отвечал Лигачев, вначале резко сократим производство спиртных напитков, а потом введём сухой закон» (стр. 236). Проблему финансов не могли не видеть, конечно, но по-дилетантски недооценивали её серьёзность.

Начальству представлялось до поры до времени, что выход у него всегда есть. Этот выход назывался коротко – нефть.

Открытая в 50-60-е годы нефть Западной Сибири оказалась по богатству месторождений явлением уникальным. Невероятный рост цен на продукцию скважин и постоянный спрос на энергоносители на Западе приносил СССР гигантские долларовые доходы. Казалось, они выручают, спасут от любого кризиса. Сохранилась, например, записка премьера Косыгина, главного хозяйственника страны, обращенная к начальнику Главтюменьнефтегаза В. Муравленко: «С хлебушком плохо – дай три млн. тонн сверх плана» (стр. 181). Вот так оно и было... Не хватит денег – выкачаем нефти сверх плана. Делов-то!

Доходы от нефти за десятилетие (1972-1982) выросли примерно в десять раз (см. таблицу на стр. 182). Это позволило приостановить кризис со снабжением городов продовольствием, наладить поставки оборудования и товаров для населения, поддерживать гонку вооружений, вести полноценную войну (в Афганистане). Понятно, что новому руководству страны, созревавшему именно в эти годы, виделось, что есть постоянная «палочка-выручалочка», которая спасаёт империю.

Но незаметно нарастали опасности. Сначала возросли расходы на самоё добычу нефти – примерно вдвое. Потом Саудовская Аравия, обеспокоенная недовольством населения, и, видимо, ещё тем, что тот же Союз (не он один, конечно) отхватывает место на нефтяном рынке, да и подбирается к Персидскому заливу, объявила о повышении своей доли добычи – сразу в несколько раз. И цены рухнули! От переизбытка продукта на рынке...

Мне доводилось читать в российской прессе намёки, мол, это был совместный заговор США и саудовских принцев против СССР. Потому, мол, Союз и погиб, бедняга!

Было бы странным и невозможным, если бы в ситуации фактической, хотя и необъявленной войны сверхдержав (так называемой «холодной») одна из них не воспользовалась затруднениями противника. Наверняка воспользовалась! И уж тем более влияла, как ей надо, в вопросе о саудовской нефти. Сокращение поставок саудовцами изначально задумывалось в Эр-Рияде как антиамериканская, а вовсе не как антисоветская акция. Америка действительно пыталась увеличить поставки саудовской нефти на рынок, она и посодействовала обвалу цен – в конце концов, больше всего на высоких ценах теряло именно американское казначейство. Но Гайдар привел убедительные факты, что в эти годы в США даже предположить не могли, насколько близок конец СССР. «Три ключевых вывода исследований ЦРУ о состоянии советской экономики (в 1982 году – М. Х.): 1) советский экономический рост постепенно замедляется, но в обозримом будущем продолжится. 2) экономические результаты неудовлетворительны и неэффективны, но экономика СССР не утратила жизнеспособности и динамизма. 3) существует разрыв между планами и результатами советского хозяйства, но крах даже как отдалённая возможность не рассматривается» (стр. 197). Кроме того, «хаос, межнациональные конфликты на территории разваливающейся и напичканной ядерным оружием мировой сверхдержавы никому не были нужны. То, что лидеры Запада хотели сохранить СССР, хорошо видно по тональности президента Дж. Буша в Киеве 1 августа 1991 года. Он, пытаясь убедить украинские власти и общество в невозможности выхода Украины из Союза, говорил: «Свобода и независимость – это не одно и то же. Американцы не станут помогать тем, кто будет злоупотреблять своей свободой, заменив прежнюю тиранию местным деспотизмом. А также тем, кто склонен приветствовать самоубийственный национализм, в основе которого – этническая ненависть» (стр. 339).

Когда цены на нефть упали, а добыча снизилась, советское руководство попало в классическую ситуацию: отказ от социальных программ, давно опиравшихся на высокую цену экспортируемого сырья, оказался невозможным. Например, что делать в Союзе с лекарствами... Из материалов ЦК КПСС: «Низкие темпы развития медицинской промышленности, ориентация на протяжении длительного периода на массовую закупку медикаментов в странах-членах СЭВ... привели к крайне острой ситуации... Из трех тысяч наименований лекарств, применяемых обычно в лечебной практике, треть у нас не производится вообще, а остальные выпускаются в размерах до 40% от потребности. В силу изношенности производственных фондов качество отечественных лекарств низкое». Лекарствами кризис не ограничивался. Премьер-министр В. Павлов докладывал Верховному совету: «...мы не построим жилые дома, больницы, школы, дороги. Уровень потребления материальных благ, и об этом надо говорить открыто, в расчёте на жителя страны уменьшится как минимум на 15-20%» (стр. 333).

Далее у Гайдара следует описание краха империи, логически вытекающее из неспособности страны обеспечить её население товарами. Советское руководство, видимо, продолжало надеяться, что падение цен на нефть носит временный характер (это в принципе верно: цены на любые сырьевые ресурсы всегда колеблются), надо только перетерпеть... Перетерпеть можно с помощью внешних займов (иных источников нет!), благо их охотно выдавали симпатичному на Западе правительству Горбачева-Рыжкова. На льготных условиях давали! Займы, однако, для содержания громадной империи требовались грандиозные, тем более, что они шли и на содержание империи, т. е. на страны народной демократии, и на иностранные компартии, и на друзей на Ближнем Востоке. В результате империя, которая не могла элементарно продержаться без иностранных денег, попадала в зависимость от заимодателей. Например, правительство империи не могло, не смело использовать силу для подавления суверенитета Литвы в январе 1991 года: «По существу оно давало однозначный сигнал, что независимость государств Балтии – свершившийся факт. Но это не было вопросом личного выбора Горбачёва. Свобода маневра союзных властей была жестоко задана надвигающейся валютно-финансовой катастрофой» (стр. 376).

Здесь, пожалуй, интересно остановиться на двух нестандартно освещаемых в тексте Гайдара явлениях советской жизни.

Первое – это позиция СМИ, сыгравших громадную роль в ориентации населения. По сути СМИ оставались теми же советскими СМИ с теми же советскими журналистами, но... поменявшими цвет флажков, хотя профессионально остававшимися «коллективными агитаторами и коллективными организаторами» (по Ленину). Поэтому они яростно агитировали за переход к рыночной системе, что было, во всяком случае, с точки зрения Гайдара, верно, но уж никак и никого не предупреждали о неизбежных тяготах рынка, о неизбежных жертвах на неминуемом пути. «Как показали опросы ВЦИОМ, население в 1989-1990 гг. позитивно относилось к идее легализации частной собственности, но крайне негативно – к либерализации цен. То, что одно без другого невозможно, обществу было непонятно» (стр. 273). Как некогда социализм живописали в виде волшебной системы, способной наладить товарные и духовные проблемы российского общества после мировой войны – только вот установите соввласть и прогоните эксплуататоров, так ту же самую тюльку гнали теперь по поводу рынка. Никто по сути не понимал, что и почему происходит именно так, а не иначе. Даже в верхних этажах власти! Только Горбачёв и близкие к нему люди опасались неизбежных реформ, за что министр внутренних дел Бакатин обвинил их в «трусости». Ещё бы им не бояться! Второе любопытное явление, по Гайдару, это путч августа 1991 года. Крайнюю нерешительность заговорщиков Гайдар толкует необычно. По его мнению, до того, как захватить власть, главные министры страны не имели даже отдалённого представления, почему Горбачёв буквально вынужден вести ту политику, которую вёл. В первый же вечер удавшегося переворота они заслушали доклад хозяйственника, премьер-министра Павлова, и вдруг осознали безнадёжность своего положения. Из воспоминаний председателя КГБ В. Крючкова: «Павлов подробно рассказал о положении в экономике, о глубоком кризисе, в который страна уже вползла, который нас в ближайшее время в ещё больших масштабах ожидает. Он подчеркнул, что на кредиты рассчитывать не приходится, что нам их просто не дают, потому что мы более неплатежеспособны» (стр. 387). Рассказав всё это, Павлов пошёл домой и вмёртвую напился. Стало ясно, что путчистам предстоит снижать оборонные расходы, повышать дотации селу, и т. д., и т. п., то есть делать всё, что собирался делать свергнутый ими Горбачёв, но только в жуткой ситуации незаконной власти – немудрено, что их политическая воля была сразу парализована!

Более того: именно путч сделал политически неизбежным распад СССР. Ведь руководители союзных республик, в том числе самой крупной, решающей для сохранения Союза – Украины, неформально поддерживали путчистов (во всяком случае, не проявляли никаких признаков протеста против свержения законной власти). После возвращения Горбачёва на трон у них не оставалось шанса на политическое выживание: генсек имел право и возможность снять их с должностей на самом законном основании, тем паче во время «охоты на ведьм», что развернулась в Москве. Единственная возможность местных коммунистов на политическое выживание после 21 августа – срочное отделение своих регионов от власти Москвы! Что они по сути и сделали...

Такова оказалась ирония коммунистической истории: Советскую империю формально уничтожили по инициативам местных компартий.

* * *

Это, возможно, покажется смешным, но, только заканчивая статью, я случайно заметил подзаголовок, данный книге Е. Гайдаром: «Уроки для современной России».

Значит, не только как оправдательная декларация написан текст? Жанр похож на то, что в художественной литературе именуют «романом-предупреждением».

Уроки, предложенные Гайдаром России, таковы.

Человеку и гражданину нормально хочется видеть в своей стране сильную власть и авторитетных лидеров. Желание сильно настолько, что люди перестают вглядываться в реальность, которая у них перед глазами. Им видится лишь идеал...

Опыт Советского Союза доказал: тот режим, что внешне кажется сильным и устойчивым и кажется таким буквально всем – и своим, и чужим - наблюдателям, разваливается необъяснимым образом. И это не случайность, а закономерность! Авторитарный режим, опирающийся на силовые структуры, стоек до тех пор, пока он не столкнулся с кризисом - чаще всего экономическим. Ибо ситуация кризиса требует от подданных не молчаливой покорности, а искренней поддержки. И тут выясняется, что получить нужную поддержку сильному режиму - сложно. Её-то отсутствие не даёт власти возможности маневрировать – именно тогда, когда маневр нужен для выживания больше всего.

Конечно, удобно власти, когда она назначает местных правителей. Кто же спорит! Конечно, удобно, когда не мешают ни парламенты, ни суды. Это создает у Центра иллюзию силы. Но вот возникли внезапные и никем не предвидимые кризисы (они обязательно появляются – рано или поздно!), и ничей голос не предупредит, и марионетки осознают, что реальный процесс принятия решений идёт мимо них... И возникает возможность свалить вину за бездарные решения на Федеральный центр; или заявить, что Центр, мол, не считается с «нашими» интересами, с интересами той или иной периферии... И всё разваливается. Мгновенно и непонятно как.

Гайдар доволен тем, что современная Россия не повторяет советских ошибок, не делает нефтяные деньги опорой своих экономических проектов. Но он предполагает, что надолго сопротивляться давлению бедного общества власть не сможет - ибо деньги в казне есть, и деньги немалые. Опыт истории доказывает, что рано или поздно власти под напором населения сдаются. И - падают! Автор предупреждает власть и общество: если вам, господин народ, сегодня уступят, то не удивляйтесь потом, что в итоге придётся затягивать туже пояса, как некогда случилось и во «второй экономической державе мира» - в СССР.

«Риски, связанные с утратой способности адаптироваться, с ростом независимости от динамики параметров, неконтролируемые руководством страны, не исчезли. Это та ситуация, в которой осторожность, трезвая оценка угроз, с которыми может столкнуться страна, - неотъемлемая часть ответственной политики» (стр. 437).

Если коротко выразить суть сказанного – Гайдар воспринимает себя как исполняющего роль бухгалтера при директоре. Каждый, кто наблюдал работу администрации, знает: хороший бухгалтер контролирует работу директора, чтобы тот сдуру не наделал ошибок. Включая роковые. Особенно, когда понимает, что директор к ошибкам склонен.

* * *

Теперь, в самом конце, читатель может спросить: почему же в начале моей статьи книга названа «почти провалом»?

Ответ самый-самый простой: она плохо написана.

Когда Гайдар управлял экономикой страны, он никому не объяснял, чего, собственно, он добивается, что видно вдали, каковы перспективы народной жизни. Он абсолютно не доверял публике – никакой. Ни Съезду народных депутатов, ни Верховному совету России... Он молча делал дело, ни с кем не делясь своим видением мира.

Например, никому не счёл нужным объяснять, что все вклады в Сбербанк (тогда, кажется, он назывался сберкассами?) уже вложены в государственный долг СССР и соответственно, после банкротства казны равны нулю. Нет у граждан СССР никаких сбережений в реальности! Уже давно нет... Никому об этом не было сказано ни слова («сами должны такие простые вещи понимать»). Ну, вину за исчезновение вкладов взвалили, естественно, потом на него самого...

Он никому не попытался объяснить, что его денежная политика - по сути как раз антикапиталистическая: ведь деньги от суперинфляции потеряли, в первую очередь, не столько неимущие (какие там у них гроши лежали отложенные в сберкассах!), но те, кто имел денег много – прежде всего, новая буржуазия, уже успевшая приподняться в рамках разрешенных Горбачевым кооперативов. Никому он не признавался, что его собственная семья, как и семьи всех единомышленников, потеряли свои сбережения...

Его и свалили. И по-своему население было абсолютно право. Недопустимо так вести политику. Это, мне видится, специфически российский тип демократизма, когда реформатор сам, за народ, знает, что для народа нужно и просит народ только одно - не вмешиваться и не мешать ему в государственных делах.

Книга «Гибель империи» композиционно неряшливо выстроена, и главные нё мысли не выделены, аргументы сумбурно изложены, она загромождена таблицами и ссылками, которые доказывают как раз то, что в доказательствах не особо и нуждается, зато оставляет без обоснования урок, который автор именно хотел бы дать своему читателю.

«Почти провал», пишу я, именно потому что «Гибель империи» не станет «уроком для современной России». К большому сожалению – но не станет. И по заслугам: не так написана, как уроки пишутся. А современная Россия очень и очень нуждается в предупреждениях на сию тему: о том, как могут погибать режимы, кажущиеся сильными и гордыми, примерно такие, как Союз Советских Социалистических республик. Чтобы её, наследницу, не постигла похожая участь.

В России велик соблазн снова пробовать простое, самое понятное и логичное решение проблем. Но завершится оно, если только свершится в реалии, так же, как завершилось некогда в Союзе. В том и состоит суть «гайдаровских уроков» для России.

гайдар