Общие материалы

Родственники. Про родственников я поверила маме раз и навсегда

Запомни: когда я умру, твоя сестра всё у тебя отберёт. И дом, и вещи… И ты ей всё отдашь, лишь бы отвязаться, вычеркнуть её из жизни. Она приедет с грузчиками и будет выносить мебель. Будет рыться в книгах, разыскивая заначку. А ты в этот момент будешь ползать по помойке рядом с домом и собирать мои вещи — те, которые выбросит твоя сестра, потому что они ей будут не нужны. Понятно?

— Мама, я хочу сестрёнку! — попросила я лет в пять.

— Она будет плакать по ночам и не давать тебе спать, — ответила мама.

— Ну и пусть!

— Вместо нового платья и куклы для тебя придётся покупать ей пелёнки и погремушки.

— Ну и пусть!

— Ладно. По-хорошему ты не понимаешь, — вздохнула мама, — Будем по-плохому. Тебе нравится твоя комната?

— Да…

— И это — наша квартира — твой дом, здесь твои вещи, да?

— Ну да…

— Так вот, запомни: когда я умру, твоя сестра всё у тебя отберёт. И дом, и вещи… И ты ей всё отдашь, лишь бы отвязаться, вычеркнуть её из жизни и никогда больше не видеть.

Она приедет с грузчиками и будет выносить мебель. Будет рыться в книгах, разыскивая заначку. А ты в этот момент будешь ползать по помойке рядом с домом и собирать мои вещи — те, которые выбросит твоя сестра, потому что они ей будут не нужны. Книжки, нижнее бельё, посуду, фотографии, старое пальто. Будешь ползать, плакать и ненавидеть свою сестру так, что вздохнуть не сможешь. Понятно?

— Нет, мамочка, нет! — закричала я. — Мы будем дружить, мы будем любить друг друга!

— Конечно. Если ты будешь здоровая, богатая и щедрая. Тогда родственники тебя будут любить. Они сядут тебе на шею и будут ехать. Они будут к тебе приезжать, сжирать весь холодильник, оставлять срач и даже спасибо не скажут. А как только откажешь — сразу станешь плохой. А больная и нищая ты вообще никому не будешь нужна. И родственникам — в первую очередь.

К восьми годам я была сформировавшейся эгоисткой.

— Тебе скучно, наверное, одной? Ни братика, ни сестрички…— спрашивали знакомые.

— Дети — наследники первой очереди. Имеют право претендовать на равные доли… — отвечала я.

Мама — юрист-хозяйственник работала по ночам на кухне. На пишущей машинке настукивала исковые заявления. Початая бутылка коньяка, полная пепельница, сосредоточенная мама, яростно двигающая каретку, и очередная рыдающая «клиентка». Они закрывали дверь, но всё равно было всё слышно. Вместо сказки на ночь я слушала рассказы о том, как у скоропостижно скончавшегося мужа объявились внебрачные дети, о которых безутешная вдова даже не подозревала. И теперь этим детям, а точнее, их матери, которая младше вдовы лет на двадцать, нужно отдать две трети квартиры. Можно деньгами… И та вдова уже не знает, то ли пойти повеситься на первой яблоне, оттого что так бездарно сложилась семейная жизнь, то ли пойти и выкопать из могилы мужа, чтобы выцарапать ему глаза. Или о том, как брат с сестрой не могут поделить дачный участок. Сестра хочет продать свои три сотки. Нужны деньги на ребёнка с синдромом Дауна. Брат советует сдать племянника в детдом.

Мне было пятнадцать, когда маму положили в больницу на полостную операцию. Её перевели из реанимации в палату, и мне разрешили к ней зайти.

— Мама, ты написала завещание на квартиру и дачу? — спросила я после дежурного поцелуя.

Соседка по палате упала в обморок.

— Ты — моя девочка, — чуть не расплакалась от счастья мама.

Тогда про родственников я поверила маме раз и навсегда. Операцию ей оплатить было нечем. Никто из многочисленных двоюродных братьев, троюродных сестёр и бывших мужей не откликнулся. Я пошла работать, чтобы прокормить хотя бы себя.

Мама лежала в палате с девушкой Олей. Вообще-то Оля по первичным половым признакам была Колей, но в душе оставалась Олей. Так вот Коля-Оля решила себя кастрировать. Кастрация не заладилась, и в больнице всё, что надо, пришили и зашили снова. Оля-Коля названивала из автомата родственникам, чтобы просто приехали. Родственникам ехать к психу-пидарасу было западло. Мама с Олей-Колей рассказывали друг другу анекдоты и смеялись. Я привозила им сигареты и коньяк во фляжке. Они курили в форточку, пока я стояла на стрёме.

В брюшной полости мамы забыли салфетку. Надо было резать снова. Мама рассказала, что будет с врачом в том случае, если она подаст иск в суд. Салфетку не только бесплатно вынули, но и поставили Олю-Колю в число претендентов на смену пола. В качестве бонуса.

После больницы, когда мама была уже богата и здорова, появилась тётя Женя. Дальняя родственница. Она сожрала весь холодильник, оставила срач и не сказала даже спасибо.

— Слушай, дай денег, — попросила тётя Женя.

— Не дам, — ответила мама.

— Сволочь ты, — сказала тётя Женя.

— Сами вы сволочь, — встряла я.

— А ты хамка, — сказала мне тётя Женя. — Тебе что, жалко? — опять обратилась она к маме.

— Жалко, — ответила мама.

— Ты — жидовка, — сказала тётя Женя.

— Пошла вон, — сказала моя мама.

До этой встречи они не виделись лет пятнадцать. И после столько же.

Позвонила женщина. Сказала, что тётя Женя лежит в больнице. Надо приехать. Мама в тот же день взяла билет на поезд.

Тётю Женю она нашла в коридоре местной больницы. На каталке. Под двумя шерстяными одеялами без пододеяльника.

— Помоги, — сказала тётя Женя, вцепившись в руку мамы.

Сын и дочь тёти Жени делили имущество — трёхкомнатную квартиру, гараж и загородный домишко. Дочь баррикадировалась в квартире и не пускала туда брата, а брат возводил забор на участке.

— Подождали бы хоть, пока сдохну…— сказала тётя Женя. — Недолго осталось.

Ей было очень больно. Рак в последней стадии. Жить осталось месяц-два. Адская боль. За лишний укол надо платить. Дети денег не дали — решили, что зря переводить. Всё равно помрёт. Тётя Женя лежала в коридоре, немытая, ненакормленная, и умирала.

— Что ты хочешь? — спросила мама после того, как перевела её в палату и оплатила обезболивание.

— Чтобы по справедливости, — ответила тётя Женя.

— И в чём справедливость? — вскипела моя мама. — В том, чтобы ты гнила заживо в коридоре? Лучше соседке всё завещала бы или первому встречному!

— Они же мои детки…— заплакала тётя Женя.

Мама разделила имущество так, как просила тётя Женя. Квартира — дочери, дом — сыну.

— У меня нет родственников, понятно? — сказала им мама на прощание.

Когда я в первый раз оказалась в квартире будущего мужа и он ушёл в душ, я нашла ящик с документами, села на пол и стала изучать бумаги. Я хотела знать, с чем и с кем мне придётся столкнуться.

— Я не дам тебе развод. Я тебя люблю! — кричала бывшая жена моего будущего мужа.

— Боже! Что делать? Как я могу бросить женщину, которая меня любит? — хватался за голову будущий муж.

— А за 100 долларов? — предложила я (в те годы приличная сумма).

Этому меня тоже научила мама. «Запомни, Машенька, люди — сволочи. Они никого не любят, кроме себя. Как только они начинают кричать о чувствах, предлагай деньги».

— В четверг я могу отпроситься с работы, — быстро согласилась бывшая жена.

Недавно я видела женщину, которая выскочила из дорогой машины и кинулась на помойку. На мусорном баке висела, зацепившись за край, розовая комбинация. Синтетическая, с кондовым кружевом. Комбинацию стягивала с бака бомжиха и прикладывала к себе. Женщина выдернула у неё из рук комбинашку, прижала к груди, подняла какой-то пакет, бросила… Из пакета посыпались фотографии и письма. Женщина схватила старое, продавленное кресло с деревянными ручками, потащила его к машине. Не смогла поднять… Села. Бомжиха принесла ей ещё один пакет, поставила и отошла. Женщина кивнула, вытирая слёзы старой розовой комбинацией…