Еще в конце 2004 г. в кругах оппозиционных либералов и революционных радикалов царил пессимизм. Оппозиция жаловалась на то, что ее закатали в асфальт, что реакция безудержно наступает. Борцы с режимом с завистью поглядывали в сторону Украины, грустно прибавляя, что у нас такое вряд ли возможно. Сторонники нынешнего порядка чувствовали себя уверенно и ссылались на поддержку народа. С началом года настроения изменились на противоположные. «Партия порядка» растеряна, консерваторы обсуждают безумства режима и то, защищать ли его в случае революции. В интеллектуальных клубах и революционных подвальчиках обсуждается одно – что делать, если завтра грянет революция. Такие настроения бывают в периоды революционных ситуаций.

Складывание революционной ситуации

Юбилей начала революции 1905 г. вызвал интересное замешательство на телевидении. Официальные информационные телепрограммы «вдруг» опасливо обошли молчанием, хотя отметили даже некруглую дату утопления «Варяга». Зато безграмотная, но известная обслуживанием линии «Единороссов» ночная программа «Искатели» бросилась доказывать, что 9 января 1905 г. приказа стрелять в народ не было, так что солдаты палили залпами по собственной инициативе. Такая суета в эфире показывает – режим боится, былой стабильности и след простыл.
Изменению общественных настроений способствовали выступления льготников, но дело не только в самих выступлениях, а в том, что они вскрыли системную слабость режима с неожиданной для него стороны. Привычные рычаги контроля над ситуацией – дать денег, вызвать ОМОН, облить грязью в СМИ – не сработали. Замолчать выступления было нельзя. Даже оклеветать не получилось – мало кто верит «черному пиару», когда дело касается выступлений пенсионеров и инвалидов. Чиновники привычно порассуждали, что пенсионеров кто-то «использует», милиция искала «след НБП», придавая новый импульс популярности этой организации. Но большинству населения было понятно – власть «кинула» льготников и готовится к новым ударам по социальным правам. Иллюзии первого срока Путина испаряются.
Милиция не желала бороться с толпами стариков. Денег дали не тем, у кого отняли натуральные льготы, и не столько, чтобы компенсировать потери. Население было разделено на остро недовольных, и получивших нежданную прибавку, которая все равно не решает их проблем. Последние не стали больше любить власть, а ущемленные – стали ее ненавидеть. «Верхи», которые еще в конце 2004 года уверяли, что ни один человек не пострадает в ходе реформы льгот, вынуждены признать, что реформа привела ко множеству сбоев, что она была непродумана. Порожден целый слой людей, который будет пропагандировать против этой власти. Это не юные бойцы НБП, а авторитетные в силу возраста люди.
Казалось бы, после этого следует остановиться, отработать механизм одного нововведения, и уже потом приниматься за следующее. Но нет, власть торопится. Нововведения сыплются как из рога изобилия – одно тяжелее другого. ЖКХ, здравоохранение, образование… Что случилось?
С высоких трибун нас продолжают убеждать, что дела идут как нельзя лучше, в западные банки переправлены грандиозные валютные запасы, которые в случае необходимости позволят правительству справиться с любыми социально-экономическими бедствиями. И тут же начинается наступление на права слабых, ожесточенная борьба за каждый рубль с пенсионерами, военными, студентами, сиротами. Волна тотальной «монетизации» создает классическую революционную ситуацию.
Когда закон оставил за бортом «правового поля» массу людей, они, вопреки ожиданиям власти, стали действовать в неправовом поле – революционными методами. С декабря 2003 г. большинство населения уже не возлагает надежд и на выборы, которые еще в конце ХХ века были «выхлопным клапаном» социальной активности. Законные средства противодействия наступлению на социальные права перекрыты. Наступает кризис легитимности – важная предпосылка революционных событий.
Реформаторы показали свою склонность игнорировать небольшие категории населения – вроде пенсионеров, которые привыкли бесплатно ездить из одного «субъекта» в другой (например, проживая в Химках, подрабатывать в Москве). Не велика беда, если им станет хуже – это электорально ничтожная величина. Но старики перекрыли дорогу, и стало ясно, что в электоральные способы воздействия на власть мало кто верит. «Закатав в асфальт» предвыборную конкуренцию, власть направила сознание людей на революционный путь. А тут юбилей 1905 года – известные с детства образы. Баррикады, пикеты, создание Советов, которые могут довести до властей требования возмущенных людей, раз это не может сделать предусмотренная законом «демократия».
Когда участники радикальных групп спорят, кто революционнее, я им говорю, что самой революционной партией сегодня является партия власти. Хорошо известно, что никакие революционеры ничего сделать не могут, если власть не станет будить своими действиями народное негодование. Каждая нынешняя реформа создает в обществе ядра недовольства. Это недовольство не рассасывается, а накапливается. Пенсионеры, часть инвалидов, научные работники, офицеры, студенты, автомобилисты… Недовольство одной мерой накладывается на недовольство другой, и такой резонанс может вызвать у человека острое неприятие режима, стремление навредить ему любыми средствами. Пока таких людей мало, системе нечего бояться. Но сейчас она производит их в «промышленных масштабах». Ядра недовольных обрастают связями. «Низы не хотят жить по старому». Но и такого обновления они не хотят, потому что каждый шаг власти создает все новые проблемы для простого человека. Такого не было с 90-х гг.
Провоцирование властью «революционной ситуации» кажется противоестественным, но это – стратегический выбор. Руководство страны идет курсом на интеграцию в глобальный рынок, лозунгом которого является «даешь ВТО!» У российской правящей элиты нет стратегии, альтернативной глобальному либерализму. Так что приходится «сдаваться на милость» и изо всех сил «интегрироваться». Этому явно препятствуют традиционные для нашей страны нерыночные социальные структуры. Выбор правящей элиты таков – сохранять и приумножать государственно-бюрократическое наследство СССР (в смысле «державности», широты полномочий чиновников, номенклатурных привилегий и льгот, которые как раз не стали монетизировать), и в то же время скорейшим образом разрушать низовую постсоветскую социальную ткань.
Итак, в России складывается революционная ситуация. Ее признаки:
1. «Верхи», продолжая прежний курс либерально-олигархических реформ (то есть реформ в интересах узкого круга крупных собственников, высшей бюрократии и их транснациональных партнеров), провоцируют очаги острого недовольства в обществе.
2. «Низы» переходят к нелегитимному сопротивлению (пикеты, перекрытия дорог).
Перефразируя Ленина, можно сказать, что «верхи» не могут реформировать по старому, а «низы» не хотят реформироваться по старому. Но, к сожалению, не реформироваться нельзя. Существующая в России социальная система исторически обречена. Она либо станет регенерировать советские структуры, либо растворится в глобальном рынке.
Системные предпосылки для складывания революционной ситуации возникли уже в 90-х гг., и в 1998-1999 гг. стала возникать революционная ситуация. Однако режим в 2000-2004 гг. смог ее заморозить, заморозив проведение либеральных преобразований. Этот консервативный путь «стабилизации» вызвал поддержку большинства населения, но он был обречен на временность. Была «заморожена» обреченная на разложение, неустойчивая модель олигархического (высокомонополизированного, бюрократизированного и коррумпированного) капитализма. Сохранять ее длительное время невозможно. Проблемы, оставшиеся в наследство от ельцинского периода, продолжают накапливаться. Сколько бы ни говорили о борьбе Путина с «олигархами», но олигархическая структура капитализма остается неизменной – основная масса производства и финансов находится под контролем узкой группировки «допущенных к столу» предпринимателей и чиновников, тесно связанных между собой. То есть олигархии. После разрушительных реформ 90-х гг. наступила «передышка». Идеологи «новой» власти признают, что возникшая при Ельцине система, мягко говоря, не способствовала развитию экономики. И что – они полностью сохранили ее структуру. В этих условиях сохранялось два ресурса для сохранения хотя бы существующего уровня жизни – восстановительный рост после разрушений 1992-1998 гг. и рост цен на нефть. Восстановительный рост длится недолго, а львиная доля доходов от роста цен все равно в отечественное хозяйство не возвращается. Так что ресурсы развития без социальных изменений были исчерпаны к концу первого срока Путина. К тому же времени выявилась и бесперспективность внешнеполитического маневрирования Кремля, о чем ниже. Делать было нечего - в 2004 г. «заморозка» была снята. Но куда двигаться. В силу своего буржуазно-бюрократического характера, потребительских идеалов и советского происхождения, правящая элита может искать свою стратегию только между либерально-западническим и номенклатурным наследством. Получается формула второго правления Путина – монетаризация для «низов» и воспроизводство номенклатурной системы в «верхах».
Правители надеются успеть завершить «грязную работу» до 2007 г., когда можно будет бросить золотовалютные запасы на задабривание населения перед очередными выборами. И тогда плавно сменить Путина, скажем, на Грызлова.
Если этот фокус сработает, революционная ситуация не перерастет в революцию, и российская олигархия станет органичной подсистемой мировых элит. В этом случае перспективы революционного процесса в России будут неразрывно связаны с глобальным кризисом (о чем ниже). Но здесь тоже много «если»: если цены на нефть не упадут, если не грянет какой-нибудь мировой дефолт, обесценивающий накопления РФ, или если спровоцированная нынешними торопливыми реформами революционная ситуация не «прорвется» до 2007 г. А это, как справедливо заметил Ленин, зависит от «субъективного фактора», от «организации революционеров».
Под «организацией революционеров» я бы предложил понимать не какую-то партию, а как раз структуру ядер недовольства и систему лидерства в них. В свою очередь, набор лидеров, которые могут увлечь за собой недовольных (управляя ими через систему СМИ и механизм манифестаций), производен от той стадии общественного развития, на которой находится страна. КПРФ, «Родина» и объединенная либеральная оппозиция во главе, скажем, с Касьяновым – это плод режима «нормализации», утвердившегося после бурного периода 1988-1993 гг., который я считаю революцией. И это важно для нас, ибо будущие революции можно понять через прошлые. Поэтому для выяснения перспектив революционного процесса, мне необходимо обратиться к типологии революций.

Что такое революция? Типология

Слово «революция» многозначно. Под революцией понимались и прорывы эволюционного развития, и качественные скачки в развитии, и переходы от одной социально-экономической формации к другой, и социальные перевороты, связанные с вторжениями в отношения собственности, и разрушительные социальные взрывы, и политические перевороты, своего рода “обвалы власти”, связанные со сменой правящей элиты. Некоторые из этих точек зрения совместимы между собой, но, на мой взгляд, они трактуют явление либо расширительно, либо, напротив, заужено. Если говорить о социально-политической революции как о конкретном историческом событии, то это – хронологически ограниченный процесс от нескольких месяцев до нескольких лет. Характеризуя революцию, мы можем исходить из “классических” примеров: Британского “Великого мятежа” середины XVII в., Великой Французской революции конца XVIII в., серии французских революций 1830 г., 1848-1852 гг., 1870-1871 гг.; Российских революций 1905-1907 гг. и 1917-1922 гг.
Сущность этих явлений не может быть определена через изменения отношений собственности (в Английской революции этот фактор играет незначительную роль, и в центре внимания стоят религиозно-политические мотивы, разделяющие представителей одной группы собственников) или смену правящей элиты (этого не случилось в революции 1905-1907 гг.). Речь не может идти о смене общественной формации в ходе одной революции.
В то же время можно выделить ряд черт, которые объединяют все “классические” революции:
1. Революция - это социально-политический конфликт, то есть такой конфликт, в который вовлечены широкие социальные слои, массовые движения, а также политическая элита (это сопровождается либо расколом существующей властной элиты, либо ее сменой, либо существенным дополнением представителями иных социальных слоев). Важный признак революции (в отличие от локального бунта) - раскол в масштабе всего социума (общенациональный характер там, где сложилась нация).
2. Революция предполагает стремление одной или нескольких сторон конфликта к изменению принципов общественного устройства, его системообразующих структур. Как правило, это – принципы формирования господствующей элиты (собственность, принцип номенклатуры и др.). Революция начинается, когда массовые движения приступают к ломке именно этих принципов и структур.
3. Революция - это социальное творчество, она преодолевает ограничения, связанные с существующими институтами разрешения противоречий и принятия решений. Революция стремится к созданию новых “правил игры”. Она отрицает существующую легитимность (иногда опираясь на прежнюю традицию легитимности, как Английская революция). Поэтому революционные действия преимущественно незаконны и неинституционализированы. Революция не ограничена существующими институтами и законом, что иногда выливается в насильственную конфронтацию.
Таким образом, революцию можно кратко охарактеризовать как социально-политическую конфронтацию по поводу принципов организации общества, преодолевающую существующую легитимность.
Понимание характера революций связано с формационной теорией. При всем различии взглядов на этот предмет, не вызывает сомнений, что общество в своем развитии претерпевает ряд качественных изменений, проходит различные по своим системообразующим принципам эпохи, «формации». Революции традиционно рассматриваются как водораздел между формациями. Но в действительности смена формации не происходит во время одной революции. Это – более плавный процесс. И все же революции играют в нем важную роль.
Как писал Чернышевский, это периоды напряженной работы, когда человечество за короткий срок решает гораздо больше назревших задач, чем в периоды эволюционного развития. Но во время революционных периодов неизбежно наступает утомление, и ряд задач остаются нерешенными. Последующая эволюция и последующие революции вынуждены «доделывать», «доводить» работу, которая была намечена предыдущей революцией. С этой точки зрения понимание прошедших революций важно для определения задач последующих.
С учетом этих замечаний мы можем предложить типологию революций в рамках одного формационного цикла.
1. Межформационная революция. К ее началу новые общественные отношения уже вызрели. Этой революции остается лишь разрушить то в оболочке системы, что препятствует переходу к новой формации.
2. Ранние революции. В условиях зрелой формации начинают вызревать предпосылки следующей эпохи. Но они еще очень слабы, чтобы произошла новая смена формации. Именно в такие периоды случаются революции, в марксистской традиции получили удачную приставку «ранне-». «Раннебуржуазные», например. Ранне-капиталистические революции не создают капитализма, а служат стартовым выстрелом в забеге к нему. Классическим примером такой революции является английский «Великий мятеж».
3. Доводящие революции – доделывают, доводят работу межформационных революций в случае их частичной неудачи. Примером «доводящих» революций является, например, Июльская революция 1830 г. во Франции. Для нас также важен пример «Славной революции» 1688 г. в Англии, которая является доводящей в отношении «Великого мятежа».
«Славная революция» типологически в наибольшей степени соответствует современным «бархатным революциям», понимание которых для нас сейчас особенно важно. Однако провести прямую параллель нельзя, так как «бархатная революция» - это термин, который относится к иной типологии. «Бархатная революция» - это метод, а не стадия. Одна и та же по формационному положению революция может быть произведена с применением разных средств и их сочетаний – переворот, вооруженное восстание и гражданская война, радикальные реформы с опорой на массы, манифестации и забастовки. «Бархатная революция» - это почти бескровный процесс (гибель людей не предопределена решениями политиков и военного начальства, а происходит скорее в результате несчастных случаев), как это было в 1968 г. во Франции, в 1988-1991 гг. в России, Белоруссии и на Украине, в 1989 г. в Польше, Венгрии и Чехословакии. Метод «бархатной революции» в современных условиях отрабатывался в Восточной Европе в 1968 и 1980-1981 гг., но впервые успешно – в СССР и ряде стран Восточной Европы в 1988-1991 гг. Но, оценивая «бархатные революции», необходимо помнить, что эта технология может быть применена и безо всякой революции, для выпускания пара под видом революции. Телевизионная картинка может быть весьма романтичной, а сущностные вопросы социального устройства противоборствующие стороны не застрагивают. Так было в Грузии и на Украине в 2003-2004 гг., где под видом революции был проведен обычный переворот – безо всякого изменения принципов организации общества.
Будет ли такой же фокус проведен в России. Для части правящей элиты соблазнительно выпустить революционный пар без системных изменений. И есть ли возможность противостоять такой манипуляции? Чтобы оценить пределы возможного, следует понять, где мы находимся с точки зрения революционной типологии.

Революция, которую мы пережили

Прошлая революция в нашей стране произошла во время Перестройки, хотя и не совпала с ней хронологически. В начале Перестройки были только революционные речи Горбачева, но не было самой революции. Она началась только после того, как на улицы вышли тысячи людей. Для этого им пришлось с риском для свободы проигнорировать предупреждение власти: «Граждане, ваш митинг незаконен».
События 1988-1993 гг. по накалу борьбы и массовости уличных выступлений не уступают, скажем, революции 1905-1907 гг., а в отношении глубины перемен и превосходят ее.
Что это была за революция?
Если рассмотреть события конца 80-х в широкой формационной перспективе, то они встают в ряд с 60-ми годами в странах Запада. Тогда тоже был завершен переход от традиционного к индустриальному обществу. Восходящее развитие индустриального общества и социального государства достигло апогея, близится закат, переход к следующему формационному состоянию. Это – положение, в котором происходят ранние революции.
Революции 1968 г. на Западе и неформальный этап революции в СССР – это «ранние» революции. Они не создают новую систему, а лишь разбрасывают, внедряют элементы нового, открывают долгий марш к новому обществу.
Куда движется Европа и Америка после начала кризиса индустриализма? В чем суть пост-индустриального общества? Обширная литература посвящена грядущему (кто-то в порыве энтузиазма считает, что и наступившему) информационному обществу. Но рост объемов информационного обмена, количества людей, занятых в работе с информацией – недостаточно, чтобы уже говорить о принципиально новом обществе. Ведь рост числа бюрократов, перебирающих бумаги – не признак роста «информационного сектора». Новые коммуникации – предпосылка возникновения новых отношений, но без них нельзя говорить о принципиально новом обществе. Если оно - не вариант индустриального, то будут преодолены важнейшие черты прежней формации: специализация будет вытесняться многофункциональностью, вертикальные формальные отношения управления – сетевыми горизонтальными неформальными связями, прямое подавление и принуждение – манипуляцией с одной стороны и самоуправлением – с другой.
Элементы новых отношений на Западе стали стремительно развиваться именно после бурных шестидесятых. У нас – несмотря на «развал» - именно в ходе Перестройки. Еще до появления компьютеров носителями новых отношений стала сеть неформалов. Если для наименования нового, грядущего общества допустимо введение и нового термина, то он должен включать в себя не только информацию, но и неформальность. Информационное и неформальное – информальное. Новые средние слои, вызревавшие в недрах советского общества – информальные. Возможно, в будущем они сложатся в самостоятельный класс, некий информалиат. Тогда и революцию образца 1988-1990 гг. можно назвать ранне-информальной. Это был восходящий этап Советской гражданской революции, когда идеи, созвучные пост-индустриальным задачам, провозглашались и на митингах неформалов, и в речах партийных реформаторов. Ранние революции как правило терпят поражения, сменяются реставрацией. Уже в 1991 г., в условиях распада СССР, развернулся нисходящий этап революции – вполне буржуазный. Его природа связана с тем, что в СССР, в странах Запада и в Третьем мире индустриальное общество развивались разными дорогами. Сильной стороной Запада была экономическая эффективность и гибкость, которая способствовала прорастанию семян новых отношений. Система СССР была в большей степени ориентирована на стандартизацию, и угнетала развитие «непрофильных» структур. Революция в СССР открыла возможность для перехода с одних рельс на другие, которое, однако, вело страну не к «вершинам» западной эффективности, а к модели Третьего мира – синтез бюрократической системы и олигархического капитализма с полуразрушенным индустриальным обществом. За революцией следует реакция, даже с частичной регенерацией феодальных отношений – как и положено обществу Третьего мира. Новое положение в мировом разделении труда обязывает – олигархический капитализм является частью глобальной системы.
Однако и сама глобальная система чревата революцией – она подходит к пределу роста своего развития. Грядущие мировые потрясения несут с собой большие опасности. Одна из них имеет непосредственное отношение к нашей теме. В современном мире наблюдается серьезный перекос в скорости вызревания предпосылок новой формации «сверху» и «снизу».
В грядущей формации, судя по имеющимся тенденциям, система управления будет основана на системе распределения информационных потоков, а общество будет иметь горизонтальную, сетевую, самоуправляющуюся организацию. Если система нового управления в современном мире почти достроена, то «противовес» в виде новой структуры общества, далек от завершения. В случае межформационной революции с центром на Западе может возникнуть тоталитарная модель новой формации, где управление преобладает над саморегулированием (нечто подобное произошло в ряде стран в ХХ веке, когда неизбежный переход к индустриальному социальному государству привел к не столь фатальному появлению тоталитарных режимов). Отсюда важность революционного укрепления низовых сетевых структур в ходе «доводящих» революций в современном мире. И здесь наша страна может опять сыграть важную роль благодаря такой ее особенности, как неистребленное наследие советской культуры.

Революция, которую мы переживем: «бархат» или Советское Возрождение?

Итак, мы живем в эпоху послереволюционного похмелья. Но ранне-информальная революция – первый импульс, несовершенный опыт нового общества. Тем важнее его знать и учитывать при следующих попытках и последующем продвижении в будущее.
За английским «Великим мятежом» следует «Славная революция». Эта последовательность хорошо известна: когда Ленин узнал о Февральской революцией, он сначала счел ее «Славной революцией» после «Великого мятежа» 1905 г. Но вскоре стало ясно, что Россия находится на более «продвинутой» стадии развития. Уже 1905 г. был межформационной гранью, предпосылки индустриального общества были уже слишком очевидны. Походя «доделав» задачи славной революции, Российская революция двинулась дальше. Это интересный урок для нас.
На повестке дня – «славная революция». Наиболее вероятная технология ее осуществления – «бархатная революция». Станут ли эти события собственно революцией, или нам предстоит виртуальный переворот?
Уже во время конфликта режима с медиамагнатами в 2001 г. отрабатывались основные идеи такой «виртуальной революции» под либерально-демократическими знаменами. Но такие знамена не дают существенной поддержки населения, и пока Путин играл роль консерватора и «стабилизатора», народ осторожно безмолвствовал. Поэтому в то время «бархатная революция» была невозможна. Теперь в ее основе может лежать та же консервативная идея, которая прежде укрепляла режим Путина – недовольство новыми преобразованиями, их либеральным, антисоциальным характером.
Политический «заказ» на «бархатную революцию» понятен. Если понадобится списать все прегрешения нынешней правящей элиты на Путина, то для «революционной» смены фасада партии власти есть все предпосылки. Возможно, Касьянова вывели в резерв, чтобы на него не легла ответственность за монетизации. И у политических либералов к нему претензий нет. Он символизирует собой синтез либеральной идеологии и осторожной, консервативной практики первого срока правления Путина.
Нынешняя социальная система, концентрирующая власть и собственность в немногих руках, системно неустойчива. Поэтому накапливающееся недовольство населения необходимо периодически направлять на «громоотводы», вроде Чубайса, который «во всем виноват». Вот сейчас эту нишу занимают Зурабов и Греф. Но социальная напряженность растет слишком быстро, и для сохранения системы могут потребоваться более решительные меры.
Является ли такой переворот чисто политическим, или в нем могут проступить черты революции – вторжение в принципы социальной организации?
Политическая борьба сегодня носит глобальный характер и определяется двумя основными группировками глобальной либеральной элиты – социал-либеральной и неоконсервативной. Во всех европейских и американских странах правящие группы принадлежат к одной из этих фракций. Несмотря на незначительность разногласий между ними, для нас не все равно, какая тенденция будет в ближайшие годы преобладать в нашей стране. С известной долей условности, различие курсов можно определить так. Неоконсерваторы склонны разрушать низовые социальные нерыночные отношения и укреплять бюрократическую машину национального государства. Социал-либералы предпочитают укреплять глобальные вненациональные структуры управления, но и более терпимы к остаткам социального государства. В этом отношении Путин – неоконсерватор, и либеральные оппоненты его политики волей-неволей должны занимать либо социал-либеральные позиции, либо ориентироваться на американских неоконсерваторов, используя национально-державную риторику «круче Путина». Очевидно, что ни одна из этих сил не выдвигает идеологии, альтернативной либерализму. Это понятно – в России еще очень незрелы социальные структуры, альтернативные индустриальным. На мой взгляд, последовательное проведение социал-либерального курса несколько более благоприятно для их развития. В этом смысле наша «бархатная революция» может стать «славной революцией», в которой политическая составляющая преобладает над социальной.
«Бархатную революцию» возглавят известные ныне структуры и лидеры. Они – органический плод прошлой эпохи, они проникнуты ее представлениями и предрассудками настолько, что неспособны выдвинуть альтернативу индустриальным принципам организации общества. Но сама форма «революции» и связанное с ней некоторое увеличение вертикальной мобильности создает шанс для прорыва в политическое поле «низов», в том числе и носителей вызревающих там альтернативных идей.
«Бархатная революция» может сыграть роль детонатора для «доводящей» революции или хотя бы революционного движения в этом направлении. На первый взгляд, задачи создания сетевых самоуправленческих структур в нашей стране совершенно неосознаны населением. Однако нельзя скидывать со счетов фактор, образовавшийся во время упоминавшегося выше перехода с советских рельс на прозападные. Этот путь, который в начале 90-х гг. страна проделала в сторону реакции, может быть проделан и в обратном направлении – в сторону революции, возрождения Советской идеи. Также, как в начале 90-х гг. ранняя, недозревшая революция привела к срыву с советских рельс на рельсы олигархического капитализма, в новых условиях либеральный удар по олигархическому режиму способен запустить находящиеся под спудом, но не разрушенные механизмы Советского возрождения. Низы смогут начать самоорганизовываться и требовать для начала отмены разрушительных либеральных реформ. Если такие структуры (Советы и другие структуры самоуправления) возникнут, по окончании «славной революции» они могут и не разойтись, продолжая доделывать работу, которая была остановлена 15 лет назад. На знаменах народного движения тогда было написано: «демократический социализм, вся власть советам, самоуправление».
Если в России, таким образом, возникнет движение, социальная стратегия которого будет явно отличаться от либерализма и различных форм традиционализма (от коммунистического до исламского), возникнет шанс на образование «третьей силы» в современной глобальной реальности. Ибо в современном мире играют не государства, а стратегии. Если такого движения не возникнет, Россия останется хорошо контролируемой провинцией нынешней глобальной империи, не «фигурой», а клеткой на шахматной доске. Удел провинций – обслуживать имперский центр, пока перемены придут оттуда. Увы, это не самая лучшая перспектива. Когда в столице кипит революция, провинция служит ресурсом противоборствующих фракций, причем, к сожалению, в форме гражданской войны. Так что даже с точки зрения революционного процесса лучше выбираться своей колей и иметь внутренние пружины истории. Хотя до межформационной революции и нового общества – еще долгий путь. На сегодня выбор стоит не между революцией и эволюцией, а между двумя путями – растворением в глобальной системе или выстраиванием советской альтернативы ей на основе пост-индустриальных принципов.