Социальный кризис, социальные преобразования, социальные революции

Россия в 2015 году.

Россия в 2015 году. Может ли бывшая сверхдержава превратиться в поле боя?

Павел К.Баев Норвежский институт оборонных исследований.

Норвежский институт оборонных исследований, Инфо № 3, 2002 г
(Впервые доклад прозвучал 12 июля 2001 года на семинаре "Все о нашем завтра", организованном "Агентством МО США по снижению уровня угроз" в Институте стратегических исследований).

Введение

Трагедия 11 сентября и американский ответ в форме глобальной войны против терроризма привели к очень реальным подвижкам в региональных балансах сил. Возникла потребность посмотреть на риски, которые до сих пор отвергались как незначительные, с точки зрения их реальности, чтобы планировать контрмеры. Хотя набор таких рисков достаточно велик, одним из их самых больших источников для европейской системы безопасности продолжает оставаться Россия.

Президент Путин нашел в глобальной растерянности возможность для того, чтобы придвинуть Россию намного ближе к Западу. Его контроль над структурами власти выглядит прочным и его популярность остается на поразительно высоком уровне. В условиях кризисов и спадов в мире Россия, к большому удивлению и радости ее населения, выглядит политически стабильной и динамичной. Однако эта картина может оказаться обманчивой не только потому, что в ближайшем будущем Россию может поразить новый экономический кризис (может быть осенью 2003 г), но, прежде всего, потому, что многие долгосрочные факторы нестабильности могут обречь путинский проект государственного строительства на неудачу.

Россию часто описывают как страну с непредсказуемым прошлым, а также страну, которую невозможно понять на основе здравого смысла. Доказательство обоих утверждений содержится в том, что Россия никогда не может полностью определиться со своей идентичностью и со своей "миссией". Путинский рецепт "прагматического патриотизма" может оказаться мерой, имеющей ограниченный мобилизационный эффект, и его новый курс "на Запад" может способствовать быстрому затуханию этого "патриотизма".

Хотя необходимо попытаться измерить возможные катастрофы в среднесрочной перспективе. Никогда нельзя отказываться от возможности катастрофического сценария как базового. Александр Пушкин, который писал в 1830-х годах о "русском бунте - бессмысленном и беспощадном", возможно смотрел не столько на 60 лет назад в восстание Пугачева, сколько на 85 лет вперед на гражданскую войну. С другой стороны, относительно мирное разрушение Советского Союза и относительно спокойное (при всей его саморазрушительности) первое десятилетие постсоветской жизни представляет собой по сути дела цепь чудес - знаменитое "русское чудо" - и было бы слишком смело предполагать, что эта цепь чудес будет продолжаться последующие 15 лет.

Работа начинается с разметки дороги, которая может привести к серии сложных и насильственных внутренних конфликтов между 2010-2015 годом, затем рассматриваются возможные составные части и параметры этих конфликтов. Затем более основательно рассматриваются некоторые театры действий и точки вспышек и, в конечном счете, выводятся предпосылки для возможных внешних (западных) интервенций.


Дорога в пропасть

Несколько раз в течение 90-х годов Россия подходила к краю насильственного внутреннего взрыва. Ни первая, ни вторая чеченская война со всеми их унизительными поражениями не вызвали заметного отклика. Вторая война была использована как стартовая площадка для проекта возрождения российского государства, второго президента России В. Путина.

После 2-х лет осуществления этих проектов Путин мог претендовать на награду за заметные достижения: губернаторы субъектов федераций и президенты республик не смеют ослушаться его указов, послушный парламент готов штамповать эти указы, олигархи или приручены, или раздавлены (в первую очередь олигархии, у которых есть империи СМИ). Даже война в Чечне, которая упорно отказывается исчезать, сведена посредствам контроля за СМИ до обычной и мелкой локальной проблемы. Проблема заключается не в том, что Путин выказал признаки колебания и слабости. Реальная проблема в том, что этот проект может иметь фундаментальную ошибку в своем замысле. Его 2 ключевые части - достижение сильного экономического роста на базе рыночных реформ и укрепление исполнительной вертикали вокруг раздутых силовых структур могут оказаться несовместимыми. Рынки обычно реагируют позитивно на стабильность. Но их устойчивое развитие требует дерегуляции и децентрализации.

Косвенным подтверждением этого несколько теоретического аргумента является то, что к концу 2001 года экономический рост в России заметно замедлился, Одновременно многие трещины и расколы внутри исполнительной власти стали очевидны. В то время, как многих наблюдателей беспокоит рост авторитарных тенденций режима Путина, самым опасным риском является не то, что он построит жесткое вертикально-интегрированное полицейское государство, а то, что он потерпит поражение в своих усилиях.

Уже стало очевидным, что цель усиления государства переродилась в гораздо более узкую цель укрепления режима. Путин (начав как классический государственник), превратился в заложника его высокого рейтинга.. Осуществление политики выродилось в перманентную избирательную компанию как будто выборы будут происходить через несколько месяцев. Это серьезно ограничивает возможность маневра и саму возможность предпринимать серьезные (неизбежно болезненные) реформы.

В то время, когда Путин сталкивается с необходимостью одновременно продвигать широкую реструктуризацию социального сектора (пенсионный фонд и коммунальное хозяйство), финансов (систему налогообложения), естественных монополий (прежде всего РАО ЕЭС и Газпром), юридической системы и военной сферы, центром внимания по-прежнему является его переизбрание в 2004 году. Делая акцент на ПИАРовские технологии, симуляцию активности и на аппаратные интриги, он вполне может добиться этого. Но более крупный результат может быть не просто огорчающим, но и дестабилизирующим.

Его успех может обратиться противоположностью через возникновение критической массы неудач, на которые сейчас не обращают внимания. Доминируя столь мощно над российской политикой сейчас, Путин, вполне возможно, истощит ожидания, кредиты, эмоции к концу этого десятилетия точно так же, как Ельцин истощил резервы его системы контроля к концу 1999 года. Одним из факторов, который будет иметь разрушительное воздействие в этом смысле, опять будет Чечня. Держа этот кризис на низком уровне как внутри страны, так и на международном уровне, Путин вряд ли обманывает сам себя в отношении реальной цены этого кризиса и боли, которую он вызывает.

В отличие от Ельцина, у Путина нет политической силы, чтобы признать поражение или компромисс. В то же время тупик может оказаться невыносимым. Это оставляет ему только вариант военной победы, что потребует значительного усиления боевых действий с нынешнего уровня медленно осуществляемой жестокости. Резонанс от этой стратегической победы, которая вполне возможна, если постоянно будут применяться смертоносные силы, может оказаться, в конечном счете, гораздо более разрушительным, чем американская победа в Афганистане (если это не превратится в поражение) и гораздо более дорогостоящим удовольствием, чем заложено в бюджетных проектировках Генерального штаба.

Приемник Путина унаследует при этом результаты неудачной модели перестройки государства. Третий президент вынужден будет признать, что средства политической мобилизации вокруг проекта "Сильная Россия" не существует и что административный контроль является ненадежным. Возможно, что таким же образом, как и с Горбачевым в поздней стадии перестройки на фазе передачи власти его предаст аппарат (особенно силовые структуры), который вполне может перекинуться к его соперникам.

Эта бюрократическая цепная реакция центробежного сдвига может легко развиться вдоль региональных линий. В целом окончательным результатом путинского государственного проекта вряд ли будет получившая новую бодрость и уверенность в себе Россия, способная демонстрировать мощь (и меньше всего в западном направлении), так что балтийские государства могут чувствовать себя в безопасности. Возможно, что результатом будет нефункционирующее государство и разделенное общество с многочисленными ошибками и слишком многими детонаторами.


Параметры катастрофы

Приближаясь к столетию большевистской революции, Россия во многом выглядит на удивление похожей на то огромное, но бесформенное, перегруженное государство, которое развалилось осенью 1917 года. Главной причиной нового внутреннего взрыва может стать структурный экономический кризис, на этот раз вызванный не разрушительной мобилизацией военного времени, а непоследовательными и плохо управляемыми реформами, которые создали некую гибридную, безжизненную систему.

В течение последующих 15 лет Россия может иметь некоторые периоды быстрого роста на основе экспорта энергии и минералов. Эти периоды будут сменяться более долгими периодами депрессии, которые будут создавать общую картину затяжной стагнации, фактически продолжающейся с конца 80-х годов. Ключевой характеристикой этой модели постепенного сползания в болото, является продолжающееся перекрестное инвестирование в базовых секторах, вызванное недостаточной привлекательностью для иностранного капитала и безудержным бегством капитала.

Эта работа не претендует на тщательный макроэкономический прогноз. Ключевым для нее является вопрос о фрагментации экономического пространства России. Несколько островков предприятий и отраслей промышленности, ориентированных на экспорт, например, алюминиевая промышленность, все больше отсоединяются от всей остальной экономики, где над рынками областного масштаба доминируют защищенные местные производители. Одновременно Москва выделяется, как район вызывающего процветания.

Нефтяная и газовая промышленность, контролируемые несколькими гигантскими компаниями, продолжает инвестировать в их собственные экспортные мощности, в то время как многие элементы базовой инфраструктуры, такие, как электросети, разрушаются так, что уже не подаются ремонту. Транспортные системы, включая железные дороги, больше не могут сохранять эффективное взаимодействие. С точки зрения "сопротивления расстояний" Россия не просто становится больше, чем она в действительности является. Она становится непроницаемой, в нее невозможно проникнуть. Районом, который фактически отсоединяется от всей остальной страны (и одновременно разрушается) является Дальний Восток.

Еще одной важной характеристикой многостороннего кризиса, который может усилиться между 2010-2015 годом, является демографический фактор. Российские СМИ наполнены драматическими прогнозами, которые представляют нынешнее постоянное сокращение населения и ужасающую статистику здравоохранения, как надвигающуюся гуманитарную катастрофу.

Более трезвые анализы показывают, что миграция из других постсоветских государств является важным резервом против депопуляции, за исключением нескольких районов на Дальнем Севере. Одновременно продолжительность жизни, несмотря на ужасающее состояние здравоохранения, продолжает увеличиваться. Важным вопросом является то, что с возникновением на рынке труда нового и численно меньшего поколения, рожденного после Советского Союза, общая географическая мобильность остается низкой, делая связи между соседними областями слабыми.

Параллельно с этой социальной фрагментацией резервы терпимости и прочности в обществе все время уменьшаются точно так же, как разваливаются основные фонды и инфраструктуры, созданные по технологиям 60-х 70-х годов, которые сейчас подходят к концу своего жизненного цикла. Советские (и более древние традиции) покорности и напряженной работы не заменяются демократическими ценностями и предпринимательскими усилиями. Они заменяются цинизмом, пассивностью и коррупцией. Путин может воспользоваться ностальгическим стремлением к порядку и верой в доброго царя. Но эта фальсификация обрекает его правление на неизбежное горькое разочарование. Чечня, как дополнительный разлагающий элемент, постепенно распространяет разрушительную культуру насилия. Больное общество становится подверженным цепи конфликтов.

Еще одним ключевым параметром трансформации, которая содержит в себе зерна возможного конфликта, является регионализм. Эта тенденция развивалась сильно, хотя и неравномерно, в течение 90-х годов. Поэтому Путин начал свое президентское правление с серии мер, направленных на восстановление целостности центрального контроля. Возможно, ему внешне это и удалось, но структурно основные факторы, которые вызывают рост регионализма, остаются неизменными. Региональные элиты продолжают опираться на уже укрепившиеся политические структуры и создавать свои собственные экономические опоры власти.

Существует также совершенно очевидный рост региональных идентичностей, вызванных раздроблением экономического пространства и низкой географической мобильностью. Соответствующие элиты с удовольствием культивируют этот процесс. Заметной чертой этой мозаичной картины является усиливающее отчуждение провинций от Москвы, как в федеральном центре, так и в вызывающе богатых регионах. Возможно, что план Путина создать 7 федеральных округов окажется неэффективным в ограничении республиканских псевдо-независимостей. В некоторых случаях, прежде всего на Северном Кавказе, это может создать политические структуры для еще более масштабного регионального сепаратизма.

Нынешнее развитие событий, которое возможно в очень высокой степени определит характер и интенсивность будущих конфликтов, вовлекает в них вооруженные силы и другие силовые структуры. В то время как армия в течение 1990-х годов деградировала, остальные элементы вооруженных бюрократий, начиная от министерства внутренних дел и заканчивая налоговой полицией, укреплялись и диверсифицировались.

Вторая Чеченская война, которая так способствовала тому, что Путин катапультировался на вершину власти, показала острую необходимость реформ вооруженных сил. Но она также сильно затруднила этот процесс. Даже назначив его самого надежного сторонника Сергея Иванова на пост министра обороны, Путин не смог гарантировать успешное продвижение реформ, которые по-прежнему плохо финансируются и которые по-прежнему подвергаются негативному воздействию войны. Одновременно экономические реалии диктуют дальнейшее численное снижение армии. Они могут пройти через несколько стадий сокращения и расширения в течение последующих 10-15 лет, колеблясь где-то на уровне вокруг 1 миллиона человек, поскольку локальные войны по-прежнему требуют большого количества личного состава.

Между тем, модернизация становится самой проблематичной частью нынешней и любой возможной реформы армии. Несколько важнейших элементов военной инфраструктуры возможно будут деградировать за пределы приемлемого риска. Для соседей России этот уровень может оказаться значительно ниже, чем для правительства Москвы. В то время как система контроля за стратегическими ракетными войсками, возможно, будет сохраняться в работоспособном состоянии за счет целевых капиталовложений, некоторые другие элементы стратегического сдерживания, например системы раннего предупреждения, будут разрушаться.

Такие виды вооруженных сил, сильно зависящие от инфраструктуры, как авиация дальнего действия и океанский флот, могут потерять большую часть своей боеспособности и сохранить только символическую роль, как часть ядерной триады. В то же время большая часть армейского вооружения, такая как артиллерия и бронетехника, могут оказаться в достаточно хорошем состоянии. В целом военная инфраструктура будет создавать серьезные риски технологических инцидентов, даже катастрофы, которые могут вызвать серьезные политические конфликты.

Даже при самых лучших намерениях о профессионализации вооруженных сил, а также некоторых других силовых структур, они, скорее всего, будут продолжать оставаться зависимыми от призыва, и это будет иметь серьезные общественные последствия. Одним из них является то, что значительная часть молодых мужчин и мужчин средних лет будут иметь базовую военную подготовку. Примерно 2,5 млн. ветеранов, включая большинство армейских офицеров, будут иметь опыт непосредственного участия в боевых действиях. Еще одним последствием будет то, что вооруженные силы не смогут улучшить своего внутреннего единства и будут подвержены опасности спонтанной утраты контроля. Еще одной чертой является то, что система призыва, организуемая на местах, будет укреплять тенденцию криминализации армии.

Эта тенденция вполне естественно укладывается в общую картину России и регионов, характеризуемую раздроблением экономического пространства, ухудшением транспортной структуры и консолидации децентрализованных политических структур. Ключевым фактором будет заинтересованность региональных элит в "одомашнивании" и даже "приватизации" военных частей, расположенных в соответствующих районах. Для военных опора на местные источники снабжения может стать одной из возможных стратегий выживания, которая также превращает их в важный инструмент региональной политики.

С этой точки зрения стратегический план Путина сконцентрировать системы контроля в 7 федеральных округах не выглядит многообещающим, даже оставляя в стороне возможности совместимости между различными военными округами. Чисто административная подчиненность не может компенсировать ведомственную раздробленность, которая естественно появляется в отношении спец. подразделений МВД (например, ОМОН или СОБР) и в тех случаях, когда государственная граница является объектом трансрегиональных пересечений (например, пограничники).

В целом, наиболее серьезные риски внутреннего конфликта в России будут проявляться не от глубоких идеологических расколов как, например красные против белых, а от насильственных столкновений за власть в центре. Путин, скорее всего, сможет дирижировать мягким переходом власти, используя совершенные политические технологии. Конфликты будут проистекать, скорее всего, от нестабильности в отдаленных провинциях. Региональные власти постепенно приобретают весомые "силовые инструменты" и возможность использовать их один против другого, нежели против федерального центра, который, возможно, будет иметь лишь ограниченные способности подавлять или контролировать местные гражданские войны.


Конфликты по всем азимутам

География может оказаться решающим фактором в определении размаха и интенсивности возможных региональных конфликтов, а также как их способности выплескиваться наружу. Очевидно, не расстояние от Москвы как таковое является главной независимой географической переменной. Это скорее плотность транспортной системы (Мурманская область находится также далеко, как и Приморье, а Калининград не намного легче держать под контролем, чем Сахалин). Можно также предсказать, что федеральные власти будут не особенно стремиться перемещать на большие расстояния дивизии из мощного Московского военного округа, поскольку их основной задачей является обеспечение стабильности в центре.

Это, конечно, не исключает возможных попыток использовать военную силу в политических битвах внутри Садового кольца. Но в целом вполне возможно, что Москва с ее относительно высоким уровнем процветания и многочисленными рычагами контроля будет оставаться стабильной и относительно мирной, огородив себя от региональных проблем. Другим важным географическим фактором будущих конфликтов является их предрасположенность выплескиваться за пределы границы и пересекаться с возможными нестабильностями в соседних государствах.

Борьба за власть на юге

Россия является и будет оставаться предметом чрезвычайно высокой нестабильности и насилия в районах к югу от ее границ. В тот момент, когда пишутся эти строки, эпицентр потрясений в Афганистане, по-видимому, находится под американским контролем. Ситуация будет продолжать оставаться изменчивой в течение грядущих месяцев, если не лет. Можно отметить, что Путин сдвинул стратегическое внимание к Средней Азии задолго до начала американской компании возмездия, возможно сделав вывод из истории "большой шахматной игры".

Полное поражение талибов может быть на руку России, что касается цели консолидации ее позиций в регионе. Однако уже к середине этого периода фундаментальный вопрос о недостаточности инструментов и ресурсов для активной стратегии безопасности неизбежно окажет свое отрицательное воздействие.

Осуществляя стратегический отход из Центральной Азии, который может начаться с отхода с таджико-афганской границы, Россия возможно будет в состоянии ограничить выплескивание конфликта внутрь ее приграничных регионов. Широкие степи Казахстана представляют естественный буфер, за которым Москва будет чувствовать себя спокойно. Она может даже решить использовать возможный развал этой искусственно сшитой страны, с которой она имеет границы на севере и северо-востоке, чтобы захватить контроль за богатым нефтью каспийским побережьем на западе. Но со всеми потенциальными катаклизмами в каспийском районе, регионом, в котором Россия может встретить наиболее серьезные и крупные вызовы в области безопасности, является Кавказ.


Борьба за власть на Юге России

Полный распад Чечни может привести к широкой дестабилизации всего Северного Кавказа. Сталкиваясь с насилием на соседних территориях, Ставропольский и Краснодарский края могут вступить в тесный стратегический союз, поддержанный Ростовской, Волгоградской и Астраханской областями. Недавно созданные структуры Южного федерального округа могут быть использованы для закрепления "Союза пяти регионов" и превращения его в единое политическое формирование, которое не только сможет "торговаться" с Москвой, но и проводить собственную политику. Вместо "приватизации" частей Северо-Кавказского военного округа, члены Союза могут поставить их под общий контроль и это даст им армию численностью до 100 тысяч солдат, поддержанных полувоенными формированиями казаков.

Основной стратегической целью Южного Союза может быть укрепление и защита южных рубежей "истинной" России, что будет оправдываться агрессивной националистической идеологией, требующей защиты России от "кавказцев". Полностью отрезав Калмыкию и Дагестан, альянс может создать военно-политический союз с Северной Осетией, которая будет служить плацдармом в отношении неспокойных горцев и мостом на южный Кавказ. Краснодарский край, поглотив Адыгею, может также предоставить военную помощь Абхазии, чтобы попытаться сохранить Грузию в ослабленном и расколотом состоянии. В случае крупных волнений на Украине Союз, возможно, направит "добровольцев" через Керченский пролив в Крым, который может превратиться в еще одно квази-государство со значительным военным потенциалом, но разрушенной экономикой.

Южные российские регионы контролирующие основной нефтепровод Тенгиз-Новороссийск, а также нефтяные терминалы этого порта и, возможно, газопровод в Турцию, могут войти во вкус "Большой игры" вокруг Каспийского мора и их замах может простираться до пределов, угрожающих нефтепроводу Баку - Джейхан. Даже если бы Грузия и Азербайджан смогли создать контр-альянс с участием некоторых квази-государств Северного Кавказа и получили какую-то поддержку Турции, их военные возможности вряд ли были бы сопоставимыми с силой Южного Союза.

Весь Кавказский регион превратился бы в театр пересекающихся конфликтов низкой интенсивности, в которых боролись бы нерегулярные формирования, но которые управлялись бы мощной военной структурой с Севера. Такая "армия без государства" могла бы существовать, лишь если бы пять российских регионов поддерживали высокую степень единства и получали бы дополнительные доходы от экспорта энергоносителей. Хотя большая часть тяжелых вооружений этих сил серьезно устарела (по стандартам НАТО), и по организации они больше напоминают Советскую Армию, нежели современные Объединенные ударные силы, Союз мог бы господствовать в военном отношении над своими соседями.


Распад и мятежи на Севере

Кольский полуостров остается одним из наиболее милитаризованных регионов мира с самой мощной концентрацией ядерного оружия, реакторов и материалов. В 90-х годах геостратегический профиль российского северо-запада сильно изменился. С одной стороны, Северный флот сохраняет свою стратегическую роль и может даже усилить ее, если планы концентрации всех ракетных атомных подводных лодок здесь будут осуществлены в течение этого десятилетия. С другой, Ленинградский военный округ больше не рассматривается как "прифронтовой". Это понимание очень низкой внешней угрозы, по-видимому, будет сохраняться, даже если Финляндия и балтийское "трио" вступят в НАТО. В результате, многие армейские части этого округа будут расформированы или сокращены. Единственной полнокровной частью останется 76-я Псковская дивизия ВДВ, расположенная в 1300 км от Мурманска.

Это соответствует относительно высокому уровню внутренней стабильности в этом обширном регионе, в настоящее время известном как "президентский регион", но в то же время увеличивает специфические риски, связанные с ядерной и стратегической перегрузкой Кольского полуострова. И в самом деле, возможность насильственного социального конфликта в северо-западной России довольно низка. Карелия все больше вовлекается в кооперативные связи с Финляндией. В то время как угледобывающие Печора и Воркута будут продолжать терять население, там может возникнуть новый экономический динамизм, связанный с добычей углеводородов в Баренцевом море.

Но что касается Северного флота, в течение 90-х годов его положение продолжало ухудшаться до уровня, угрожающего серьезными потрясениями. И дело даже не в том, что боевые суда содержатся исключительно плохо (нормальное техническое обеспечение крупных судов фактически никогда и не существовало). Вся тыловая инфраструктура находится в состоянии распада. И даже слабые попытки увеличить финансирование или завершить строительство нескольких боевых кораблей не повернет вспять тенденцию к распаду флота.

В то же время потребности "большой стратегии" и престижное соображение будут подталкивать Северный флот к тому, чтобы сохранить несколько атомных подводных лодок и несколько крупных боевых кораблей в строю, даже если они не боеготовы. Одним из последствий этой сохраняющейся неспособности финансировать и поддерживать сложную структуру флота будет постоянно высокий риск технологических катастроф. Хотя наиболее подвержены катастрофам боевые системы, находящихся в плохом состоянии, самые серьезные риски проистекают из повреждения, причиненных этими инцидентами ядерному оружию и реакторам, а также случайному разрушению десятков старых ядерных реакторов, которые продолжают хранить в близи от баз ВМФ без должной охраны. Еще одним последствием недофинансирования, нехватки личного состава и их слабой подготовки в ВМФ неизбежно будет не только различные "человеческие ошибки" (которые часто усугубляют технологические катастрофы), а также падение дисциплины, неподчинение старшим начальникам и даже мятежи.

У Российского флота богатая история мятежей в начале ХХ века как на боевых судах, включая мятежи как на линкорах ("Потемкин", "Очаков", Память Азова"), так и на военно-морских базах (Свеаборг, Кронштадт), вызванных, прежде всего, ухудшением социальных условий и унизительным поражением в войне против Японии. В настоящее время мятеж может быть вызван технологической катастрофой, ведущий к панике и утрате контроля над положением. Мятеж может быстро распространиться на несколько баз. Бригада морской пехоты Северного флота может отказаться воевать против восставших гарнизонов. Командование Ленинградского военного округа может оказаться не в состоянии найти надежные боевые части и доставить их в Мурманск по единственной железнодорожной линии, которая может быть легко перерезана или разрушена. Не имея какой либо организации или идеологии, мятежники вряд ли обеспечат даже какое-то подобие общественного порядка. Некоторые попытаются сбежать в Норвегию. Но наиболее радикальные группы, захватив контроль над несколькими единицами ядерного оружия, смогут шантажировать Москву и выдвигать широкий набор требований от выкупа до отставки президента.


Хаос на Востоке

Обширный и мало населенный русский Дальний Восток включает в себя полдюжины плохо связанных между собой регионов, у которых множество общих "болезней", но очень низкое ощущение единства или общих интересов. Каждый регион сталкивается с промышленным спадом, деградацией городского хозяйства и отъездом населения, которое пытается привлечь внимание Москвы (все это осложняется геоэкономическими сдвигами, вызванными старением транспортной инфраструктуры), и пытающим привлечь иностранных инвесторов к своим природным ресурсам. С точки зрения потенциальных насильственных конфликтов тремя самыми слабыми звеньями цепи являются Камчатка, Сахалин и Приморье.

Камчатка - очень высоко милитаризированный регион - сталкивается с теми же проблемами развала инфраструктуры флота, что и Мурманская область. Но она даже еще более уязвима с точки зрения поставок энергии и отсутствия соседей типа Финляндии и Норвегии, которые могли бы присматривать за ее состоянием. К 2010-2015 году, даже если все стратегические подводные лодки переведут на Северный флот, регион не станет полностью безъядерным, но будет еще более заброшенным.

Объектом вспыхнувшего мятежа могут быть ядерные установки, захват которых может гарантировать, что Москва не применит насилия против мятежников, и что их действия привлекут немедленное международное внимание. Петропавловск-Камчатский (где живет около половины населения области) может быть охвачен мятежом, вызванным какой-либо катастрофой и поощряемым местным руководством, для которого может быть привлекательной идея "свободной Камчатки". Северная часть региона - Корякский округ - может попытаться отколоться, как он пытался сделать в 1991 году, и политически дистанцироваться от конфликта.

Сахалин гораздо меньше милитаризирован. Но он считается регионом с крупными социальными проблемами, выливающимися в высокий уровень социальной напряженности. В то же время, остров располагает значительными запасами нефти и газа. И его руководство после длительных проволочек начало строить прочные отношения с иностранными инвесторами, прежде всего из Японии и Южной Кореи. Трудно ожидать, что энергетические проекты приведут к сильному экономическому буму, но Сахалин, с его распадающейся городской инфраструктурой, может проявить недовольство тем, что большая часть его доходов "конфискуется" Москвой. Эта несправедливость и "эксплуатация" может привести к росту сепаратистских настроений, подогреваемых ожиданиями получения большей доли нефтяных денег, но осложняющихся усиливающейся миграцией из Кореи. Чтобы получить международную поддержку своей независимости, Сахалин может предложить Японии заключить сепаратный договор по четырем спорным Курильским островам, которые формально принадлежат Камчатской области, но находятся гораздо ближе к Сахалину и экономически более связанны с ним.

Приморский край с его довольно плотным населением (к 2015 году будет около 2 млн. человек), значительным уровнем милитаризации и серьезными энергетическими проблемами отличается с середины 90-х годов высоким уровнем политической напряженности, как внутренней, так и по отношению к Москве. Эта напряженность по-видимому будет сохраняться, поскольку перспективы быстрого экономического развития, стимулируемого открытием "восточных ворот в Россию" вряд ли материализуются. В этой постоянно напряженной обстановке какая-либо политическая группировка может мобилизовать общественную поддержку идеи воссоздания Дальневосточной республики (недолго существовавшей в начале 20-х годов). Это может сочетаться с этнонационалистическими лозунгами, направленными прежде всего против нелегального притока китайцев, который может достичь таких масштабов, что российские пограничные регионы могут почувствовать угрозу захвата. Если политические конфликты в регионе приобретут насильственный характер, в том числе и против китайцев, то Китай может счесть себя обязанным вмешаться или использовать возможность соединить ограниченные шаги, направленные на защиту своих граждан с более сильными мерами, нацеленными на разрешение пограничных споров.


Соседи в нужде на Западе

Хотя западные регионы России могут казаться относительно спокойными и там по-видимому не будут возникать насильственные конфликты между ними самими или Москвой, они могут быть затронуты дестабилизацией в Белоруссии и на Украине. Эти две страны в течении большей части 90-х годов двигались по примечательно различным траекториям. Белоруссия выбрала самоизоляцию и воссоединение с Россией, в то время, как Украина предпочла культивировать связи с Западом. В настоящее время обе они выказывают потенциал серьезных внутренних конфликтов, которые могут находиться в дремлющем состоянии, а затем внезапно развиться в результате некоего внешнего вмешательства. В обоих случаях Россия не сможет не вмешаться, но ее цели будут неизбежно смазаны ввиду перекрещивающихся региональных интересов, националистических настроений, необходимостью восстановления порядка и сохранений отношений с Западом.

В Белоруссии основной причиной конфликта может быть внутренний распад полуавторитарного режима. В то время, как оппозиционные группировки будут рассчитывать на поддержку Польши и Литвы (которая к тому времени также будет в НАТО), Москва может оказаться вынужденной поддержать режим в Минске. Размещая войска (например, для закрытия белорусских границ на Западе и на Севере) и полицейские силы (например, для подавления бунта в Минске), российское правительство может не только столкнуться с жесткой критикой и даже противодействием Запада, но и также сопротивлением его собственных регионов, которые могут вступить в трансграничные взаимодействия с некоторыми ключевыми регионами восточной Белоруссии, укрепляя их сопротивление политике Минска.

Еще одним проявлением кризиса может стать Калининград. Этот изолированный регион возможно захочет воспользоваться этими пертурбациями, чтобы отделиться от России, особенно с учетом того, что его экономика будет полностью переориентирована на ЕС, а его военное значение будет сведено до минимума.

На Украине растущее разочарование прозападным курсом может открыть дорогу к сближению с Россией. Но это, в свою очередь, может обострить сопротивление этому сближению. Потенциальный кризис между 2005 и 2015 годами может принять любую форму: политические столкновения с применением насилия в Киеве; забастовки и массовые протесты в Харькове и Донбассе; попытка отделения Крыма; прозападное восстание на Западной Украине. Москва никак не сможет получить контроль над всей Украиной или эффективно влиять на все эти конфликты. Возможно она сконцентрируется на Киеве в попытке обеспечить победу пророссийской партии в столице, с тем, чтобы она смогла восстановить контроль над большей частью страны.

В то же время, южные российские регионы могут осуществить свою собственную интервенцию, распространяя ползучую аннексию на Восточную Украину и поддерживая крымский сепаратизм. Возможно сама сложная "закрутка" конфликта может произойти в Западной Украине, которая может обнаружить, что ее проевропейские ожидания не соответствуют особым интересом Польши, Словакии, Венгрии, Румынии, которые к 2015 году, возможно, все уже станут членами НАТО. Этот регион, возможно, будет оставаться вне пределов досягаемости России, но он может оказать серьезное влияние на своем южном фланге, где конфликт в Приднестровье может снова вспухнуть, даже если российские войска к этому времени будут выведены.

Подводя итоги, представляется вполне возможным, что насильственные конфликты, различные по форме и по интенсивности с различным резонансом и выплескиванием на соседние территории, могут усиливаться, возможно даже одновременно в периферийных российских регионах и ее непосредственных соседей. В каждом случае ограниченная способность Москвы использовать силу для восстановления порядка будет создавать потребность и вызывать необходимость для западных держав, и, прежде всего, для США, осуществить военную интервенцию.


Поле битвы: тяжелое и недружественное

Фельдмаршал Монтгомери, как утверждают, ставил предложение о вторжении в России на самое первое место в списке ошибочных военных решений, которые необходимо избегать всеми силами. Этот продукт мудрости времен второй мировой войны может оставаться верным еще несколько лет, но вышеупомянутые конфликты могут вызвать ситуации, когда невмешательство может стать столь же серьезной ошибкой. Совершенно ясно, что НАТО вполне может совершить такую ошибку. В каждом случае, когда вторжение в Россию станет предметом практических дискуссий, неизбежны острые разногласия и мучительные сомнения. Еще в середине 2001 года варианты поведения, изложенные ниже, казались бы сугубо гипотетическими. Однако цепь событий после 11 сентября 2001 года вызывает необходимость иного подхода.

Хотя НАТО и применило впервые статью 5 своего Устава, но альянс имел мало отношения к возглавляемой США глобальной антитеррористической войне. Но сейчас альянс должен серьезно изучить свои функции в следующем "неожиданном кризисе", если он хочет предотвратить сползание к полной бесполезности. Обычно в таких ситуациях время и пространство, которым располагают те, кто планирует операцию, обратно пропорционально их потребностям (слишком мало времени и слишком много пространства). Возможности и намерения противника могут быть неясными. Основные параметры поля боя для потенциального миротворчества могут быть очерчены с недостаточной ясностью.

Ясно, что интервенция США\НАТО для защиты Польши или других восточноевропейских стран (включая три прибалтийские страны) от русского вторжения вряд ли станет предметом практической необходимости. Россия обладает слишком ограниченными возможностями, чтобы бросить такой прямой вызов НАТО. Более возможными представляются срочные просьбы обеспокоенных соседних стран, международных неправительственных организаций, местных властей и даже, в некоторых случаях, со стороны самого российского правительства осуществить ограниченную интервенцию в случае какой-либо гражданской войны, скорее всего регионального масштаба. В таких конфликтах могут участвовать много сторон с различным отношением к силам вторжения.

Насилие, прекращение которого может быть непосредственной целью интервенции, будет, по-видимому, хаотичным. Хотя будет использоваться много легкого стрелкового оружия, во многих случаях противоборствующие стороны смогут применять бронетехнику и артиллерию и в некоторых случаях даже тактическую авиацию в ограниченных масштабах. У них практически не будет современных систем оружия и очень мало оружия, основанного на технологиях 90-х годов. Системы управления и связи "врага" будут очень примитивными и ненадежными. Но могут быть случаи, когда грамотное использование сложных компьютерных технологий сможет нанести ущерб информационным системам союзных сил.

Центральный вопрос - о характере "врага". В обстановке внутренних беспорядков бывает трудно определить, кто друг, а кто - враг, и этнические, лингвистические и культурные особенности не всегда позволят определиться в этом вопросе

В целом, население регионов-целей будет со сравнительно хорошим образованием (хотя и без знания иностранных языков), преимущественно городское, привычное к тяготам жизни и способное использовать устаревшее оборудование, которое западные пользователи сочли бы металлоломом. Преобладающие культурные традиции, а также демографическая структура населения делают маловероятным, что сколько-нибудь значительную часть бойцов будут составлять малолетние солдаты. Но с другой стороны, будет высока доля мужчин с военной подготовкой и даже с опытом участия в боевых действиях. Некоторые группы будут иметь высокую мотивацию для борьбы против "иностранного вторжения" и возможно будут продолжать сопротивление даже в безвыходных условиях.

Одной из ключевых проблем возможного театра военных действий будет транспорт. Дело не в самой территории (нет джунглей, высоких гор и пустынь). Проблема в необходимости покрывать большие дистанции от "точки вступления" в условиях плохо развитой системы транспорта и связи. "Враг" будет иметь преимущество, поскольку хорошо знаком с территорией и сможет наносить удары по линиям сообщений, в частности, с энергичным использованием мин. Местные источники снабжения могут быть очень ограниченными. Даже качество питьевой воды может оказаться ниже установленных стандартов. В то время, как химическое и биологическое оружие, скорее всего не будет использовано (хотя это не может быть полностью исключено), во многих случаях разрушение промышленных объектов может привести к опасному загрязнению окружающей среды. Ядерное оружие и материалы могут присутствовать во многих потенциальных конфликтах и во многих из них они могут представлять самую большую угрозу.


Юг: Столкновение с Южным Союзом

НАТО вряд ли будет вовлечено в боевые действия в Средней Азии. Даже США могут считать этот театр военных действий неприемлемо сложным для длительной операции. Но может возникнуть необходимость интервенции на Кавказе в ответ на настойчивую просьбу Грузии о помощи или для защиты нефтепровода Баку - Джейхан. Турция будет незаменимым партнером для интервенции, поскольку может предоставить как порты для ВМФ США\НАТО, так и наземные пути к театру военных действий.

Операция, запланированная изначально как миротворческая с ограниченным силовым потенциалом, может столкнуться с хорошо организованным противником, представляющим союз пяти российских южных регионов. Помимо частей регулярной армии, располагающихся на его территории, этот союз может создать полувоенные формирования и без всяких колебаний прибегнуть к терроризму. Столкновение с такого рода "врагом" может вызвать необходимость быстрой доставки подкреплений для ранее развернутых сил и переориентации всей операции.

Важным преимуществом интервенционистской коалиции может быть высадка сил с моря при слабом противодействии, поскольку российский Черноморский флот не сможет оказать серьезного сопротивления (будь то контролируемый Москвой или приватизированный альянсом). В этих условиях использование авианосных группировок может представить большую пользу. Наиболее уязвимой целью такой блокады может быть Новороссийск, поскольку "враг" очень зависим от экспорта нефти из этого порта. Однако любое использование войск на Кавказе (например, для защиты нефтепроводов) сделает их уязвимыми для партизанской борьбы. Поэтому было бы важным предотвратить распространение операции вширь. Например, исключить попытку Азербайджана (возможно поддерживаемого Турцией, опять завоевать Нагорный Карабах.



Север: Обеспечение безопасности ядерного комплекса

Интервенция может оказаться необходимой, чтобы лишить мятежный Северный флот контроля за стратегическим и тактическим ядерным оружием. Поскольку конфликт может возникнуть неожиданно и быстро усиливаться, время будет иметь особое значение в условиях, когда информации будет недостаточно. Возможность использования норвежских портов будет необходимым условием для любого вторжения.

Поскольку противник, скорее всего, не сможет оказать серьезного сопротивления, интервенция будет иметь малые или средние размеры. Она будет включать в себя операции специальных сил по захвату ядерного оружия на 3-4 военно-морских базах, а также размещение примерно 3 тысяч солдат с целью восстановления порядка в Североморске (город с населением 50 тыс. человек и предполагаемым числом мятежников в примерно тысячу человек). Внезапность будет иметь решающее значение для первой части операции. Для второй части жизненно важное значение будет иметь прибытие персонала, обученного работать с ядерными материалами. Технические решения и инженерная работа может оказаться гораздо более сложным делом, нежели восстановление порядка, особенно, поскольку большая часть ядерного оружия флота превысила гарантийные сроки. Местные власти в Мурманске, несомненно потрясенные мятежом, возможно будут оказывать содействие даже больше, чем Москва, которая может дать согласие на интервенцию без особого желания.

Восток: Опережая Китай

Кризис, сопровождаемый хаосом на российском Дальнем Востоке, может вызвать несколько интервенций с различными целями и форматами. Ответ на военно-морской мятеж на Камчатке может быть аналогичным операции на Кольском полуострове. Основной целью может быть захват ядерного оружия. Размер операции может быть даже меньше (единственным местом, нуждающимся в контроле, был бы Петропавловск-Камчатский с населением в 150 тысяч человек). Основой трудностью было бы отсутствие поблизости подходящего порта.

Если сепаратистские тенденции на Сахалине приобретут насильственный характер, то роль основного миротворца может быть предоставлена Японии, возможно в сотрудничестве с Канадой и Австралией. Но насилие и беспорядки в Приморском крае могут вызвать потребность в широкомасштабной и рискованной интервенции в силу двух факторов. Первый - это необходимость получения контроля над ядерным оружием Тихоокеанского флота. Второй - возможное вмешательство Китая под предлогом защиты своих граждан.

Хотя было бы почти невозможно предотвратить наступление Китая на Хабаровск и Благовещенск, овладение (проамериканскими силами - прим.переводчика) Владивостоком и окружающим его районом вплоть до границы с Кореей представляется вполне возможным. Такая операция должна предусматривать быструю высадку войск (до одной дивизии морской пехоты) с их последующим расширением и закреплением. Это потребует создания коалиционных сил с участием Австралии, Канады, Японии и Южной Кореи. При этом американские войска будут составлять основную массу экспедиционных сил. Цели контроля над территорией могут быть надежно достигнуты только в случае поддержки со стороны местных властей. В этом смысле может оказаться полезным политический формат Дальневосточной республики.


Запад: Снижая нестабильность

Возможные кризисы в Белоруссии и на Украине (особенно, если они будут происходить одновременно) могут создать нестабильность таких масштабов, что никакая западная интервенция не сможет претендовать на восстановление порядка. Целью должна быть, скорее, стабилизация районов, прилегающих к четырем восточноевропейским странам и трем прибалтийским. Одновременно нужно предотвратить односторонние действия этих государств (все они к этому времени будут членами НАТО) с целью достижения каких-то их национилистических устремлений.

В случае с Белоруссией, главным соображением должно быть избежать прямой конфронтации с Россией, которая, действуя на основе неких "союзных" обязательств, может попытаться поддержать непопулярный режим в Минске. Первоначальными целями интервенции, облеченной в формат миротворчества, могут быть Брест и Гродно. Необходимо также тщательно отслеживать положение в Калининграде, чтобы избежать насилия и беспорядков в этом изолированном анклаве. Серьезное затруднение, которое может вызвать необходимость специальных операций, может представить размещение российского ядерного оружия в Белоруссии и в Калининграде незадолго до кризиса, под предлогом "ответа" на расширение НАТО.

В случае с Украиной, беспокойство, возможно, будет вызывать Закарпатье, а также Львовская, Ивано-Франковская и Черновицкая области. Сложная история, запутанные отношения с соседями и этнические отношения делают этот регион потенциально взрывоопасным и сложным для умиротворения. Некоторые группы населения будут приветствовать интервенцию, некоторые будут ей яростно сопротивляться. Румынии необходимо рекомендовать отказаться от односторонних действий в отношении Молдавии, а Турции - в отношении Крыма, где сепаратистский конфликт может вызвать интервенцию нескольких причерноморских государств, возглавляемых США.


Заключение

В этом документе преднамеренно не рассматривается фундаментальный вопрос о том, захочет ли Запад в целом и НАТО в частности осуществить какую-либо из упомянутых интервенций. Не рассматривается также ключевой вопрос об отношениях между Россией и НАТО. Эти отношения вряд ли будут иметь серьезное влияние на развитие обстановки в регионах внутри России, но могут серьезно повлиять на отношение центрального правительства России к перспективе иностранной интервенции. Сценарий полномасштабного столкновения между НАТО и Россией не рассматривается в этой работе. И не только из-за того, что он потребует много времени и места. Но и из-за предпосылки о том, что Москва постарается сделать все возможное, чтобы избежать такой конфронтации.

Сталкиваясь с опасностью утраты контроля над некоторыми регионами на периферии страны, российское правительство вряд ли будет просить вмешательства Запада. Но весьма вероятно, что оно не будет и противиться такой интервенции. Это создаст "серую зону" возможного кризиса, когда часть подразделений российской армии повернет оружие против "сил вторжения", часть останется нейтральной или даже окажет поддержку.

Именно эта "серая зона" является предметом данного анализа, в то время, когда запутанные внешнеполитические интриги должны стать целью отдельного исследования. Единственным замечанием является то, что США ни при каких условиях не смогут осуществлять эти интервенции в одностороннем порядке и будут очень серьезно зависеть от поддержки ключевых союзников. Даже если механизм НАТО окажется неподходящим или неэффективным, сама возможность создания временной "добровольной коалиции" будет зависеть от дорогостоящих и длительных усилия европейских государств (будь то в рамках европейской политики безопасности обороны или нет) по использованию военной силы за пределами их территорий.

Россия, несмотря на нынешнюю видимость стабильности, может столкнуться с серией насильственных конфликтов, в которые будут втянуты наиболее уязвимые регионы ее широкой периферии. И некоторые из них могут представлять такую угрозу международному миру и безопасности, что внешняя интервенция может оказаться единственным решением. Ни война в Заливе, ни воздушная война против Югославии не могут служить полезной моделью для таких интервенций. Но действия Сил для Косова (при всех сложностях) могут быть уроком установления контроля над районами с высокой нестабильностью.

Этот урок может сопровождаться сравнением с историческим опытом интервенций в Мурманске и Архангельске, а также на Дальнем Востоке во время Гражданской войны 1918 - 1922 гг. При всей их противоречивости, опыт этих действий, несомненно, нуждается в новом изучении. В большинстве случаев "врагом" для сил вторжения будут не регулярные части, оснащенные устаревшим советским оружием, а множество полувоенных отрядов, распространяющих хаос и насилие. Потребности для проведения операций будут заключаться не столько в использовании высокотехнологичных систем оружия, сколько в живой силе, которая потребуется в значительном количестве на протяжении многих месяцев. Обеспечение контроля над ядерным оружием, создание элементарных систем безопасности для различных ядерных установок и очистка от ядерного загрязнения могут представить самые серьезные риски в проведении интервенций.

конфликты мятежи интервенция