История Древнего мира. Упадок древних обществ
Гуннская держава на востоке (III в до. н.э.- IV в. н.э.).
Жуны и дунху. Первые известия о гуннах.
В середине II — начале I тысячелетия до н. э. на востоке Евразии окончательно сформировались два отличных друг от друга хозяйственно-культурных региона: собственно китайский (в среднем и нижнем течении Хуанхэ) и центральноазиатский (охватывающий огромную территорию от Восточного Туркестана на западе до Южной Маньчжурии на востоке, от Гоби и Ордоса в излучине Хуанхэ на юге до Тувы и Забайкалья на севере).
В большей части центральноазиатского региона основой хозяйственной деятельности стало кочевое и полукочевое скотоводство, сочетавшееся.с примитивным земледелием и охотой. В начале I тысячелетия до н. э. племена, населявшие Центральную Азию, создали кочевническую культуру скифского типа; они освоили металлургию бронзы и железа, металлообработку, колесные повозки и всадничество; жилищем им служила полусферическая с коническим верхом войлочная кибитка, которую при перекочевке укрепляли на большой повозке, влекомой быками. Свойственный скифам тип вооружения и конского убора, характерная «скифская» одежда, «звериный стиль» в искусстве засвидетельствованы раскопками на Алтае, в Туве, в Монголии так же хорошо, как и в Причерноморье.
«Китайский Геродот», историк Сыма Цянь (145—87 гг. до н.э.), систематизировавший в своих «Исторических записках» ранние рассказы о северных соседях Китая, сообщает о них лишь отрывочные сведения. Примерно с VII—VI вв. до н. э. он именует кочевников Монголии жунами, а позднее — ху. В степях Внутренней Монголии, Южной Маньчжурии и в отрогах Большого Хингана жили шаньжуны («горные жуны») и дунху («восточные варвары»). Северные племена были постоянными участниками политической жизни древнекитайских государств, то сражаясь с ними, то вступая в коалиции воюющих друг с другом царств и получая за это вознаграждение.
Сыма Цянь ярко описывает образ жизни «варваров» и их общественное устройство. Жуны и дунху не были политически объединены, «все они были рассеяны по горным долинам, имели собственных вождей, и, хотя нередко собиралось свыше ста племен жунов, они не сумели объединиться в одно целое». Источники отмечают у жунов и дунху посевы проса, но главным их занятием было скотоводство: «Переходят со скотом с места на место, смотря по достатку в траве и воде. Постоянного пребывания не знают. Живут в круглых юртах, из коих выход обращен к востоку. Питаются мясом, пьют кумыс, одежду делают из разноцветных шерстяных тканей... Кто храбр, силен и способен разбирать спорные дела, тех поставляют старейшинами. Наследственного преемствия у них нет. Каждое стойбище имеет низшего начальника. От ста до тысячи юрт составляют общину... От старейшины до последнего подчиненного каждый сам пасет свой скот и печется о своем имуществе, а не употребляют друг друга в услужение... В каждом деле следуют мнению женщин, одни военные дела сами решают... Войну ставят важным делом...»
Трудно нарисовать более выразительную картину родо-племенного общества, еще не знавшего классового расслоения и насильственного авторитета. По словам китайского наблюдателя VII в. до н. э., у жунов «высшие сохраняют простоту в отношении низших, а низшие служат высшим (т. е. выборным старейшинам и вождям.—С. К.), руководствуясь искренностью и преданностью». Война и набег с целью захвата добычи — важная сторона их жизни. Но даже во времена наибольшей слабости мелких китайских царств жуны никогда не угрожали им завоеванием. Отдельные набеги кочевников сдерживались или ограничивались военными мерами, дарами, подкупом вождей, торговлей. В ходе столкновений китайцы не раз убеждались в достоинствах «варварской» конницы и иногда перенимали одежду и оружие своих противников.
Радикальное изменение общей ситуации в Центральной Азии произошло, согласно Сыма Цяню, в период «Воюющих царств» (403—221 гг. до н. э.). Вместо прежних жунов на севере и западе появляются сильные объединения кочевых племен сюнну (гуннов) и юэчжей, а про дунху сообщается, что они «достигли расцвета» и у них появился единый правитель. В IV в. до н. э. китайцы впервые называют гуннов среди своих противников; позднее те начинают ожесточенную борьбу за Ордос с царством Чжао. Война шла с переменным успехом; за это время в составе гуннского объединения оказались те жунские племена, которые прежде были независимыми. На западе соседями гуннов были юэчжи — восточноскифские (сакские) племена, занимавшие вместе с родственными им усунями огромную территорию от Тянь-Шаня до Центральной Монголии. Тамги (геральдические знаки) вождей юэчжийских племен, недавно обнаруженные на черных скалах ущелья Цагангол в Гобийском Алтае, фиксируют южную границу юэчжийских земель.
Благодаря работам советских и монгольских археологов оказалось возможным проверить, дополнить и конкретизировать сообщения письменных источников. Раскопками обнаружены два типа культур скифского круга (I тысячелетие до н. э.). Один тип Представлен «культурой плиточных могил» и «оленными камнями». Плиточные могилы сооружались из неглубоко погруженных в землю плоских каменных плит, образующих прямоугольный ящик. Погребенных клали головой на восток вместе с оружием, украшениями, сосудами. Специфическими предметами в захоронениях являются сосуды на трех полых ножках и бронзовые ножи с выемчатыми фигурками людей и животных, бронзовые удила, часто кости коня. Плиточные могилы располагаются на местности цепочками, образующими родовые кладбища. К сожалению, большинство плиточных могил начисто ограблено. «Оленные камни» — это каменные стелы, на которые нанесены изображения стилизованных оленей с вытянутыми вперед клювообразными мордами, закинутыми за спину длинными ветвистыми рогами и подогнутыми в летучем галопе ногами. Вместе с ними на камень нанесены изображения других предметов — боевых топоров, кинжалов, зеркал, круто изогнутых луков. Подлинные предметы, изображенные на «оленных камнях»,— бронзовые изделия и роговые обкладки луков — найдены в плиточных могилах. Находки железных предметов в них крайне редки.
Культура плиточных могил распространена на огромной территории от Забайкалья до Северного Тибета, охватывает степную часть Маньчжурии, всю Внутреннюю, Восточную и Центральную Монголию, резко обрываясь здесь на западных склонах Хангайких гор. Тут начинается область другой культуры скифского типа: каменные ящики сменяются курганами, такими же, как раскопанные на Алтае знаменитые гробницы Пазырыка. Эта область охватывает Западную Монголию, Туву, Алтай, Восточный Казахстан. Антропологически погребенные различаются так же резко, как и тип захоронений. В плиточных могилах погребены монголоиды северной (палеосибирской) ветви этой расы, а в курганах — европеоиды. В III—II вв. до н. э. плиточные могилы и скифские курганы вытесняются иными по облику погребениями, в которых железный инвентарь сменяет бронзовый.
Теперь, накладывая сведения письменных источников на археологическую карту, логично заключить, что носителями культуры плиточных могил были племена жунов и дунху. Культура курганных захоронений Западномонгольского и Саяно-Алтайского регионов, датируемая V—III вв. до н. э., принадлежала восточноскифским (сакским) племенам — юэчжам и усуням.
Источники отмечают политическую зависимость ранних гуннов от юэчжей. Поразительным художественным свидетельством первых гунно-юэчжийских войн конца V—IV в. до н. э. является хранящаяся в Эрмитаже узда боевого коня из оледенелой гробницы юэчжийского вождя(Гробницы устраивались в слое вечной мерзлоты.) в Пазырыке. Украшающие узду деревянные подвески выполнены в виде уплощенных «моделей» отрубленных человеческих голов. Символика изображения очевидна и вполне соответствует военным обычаям скифов, сарматов, гуннов, описанным древними авторами: головы поверженных врагов победитель отрубал и как трофеи привозил царю. Подвески из Пазырыка мастерски изображают лица людей с ярко выраженными монголоидными чертами; они совсем не напоминают захороненных здесь юэчжей. Зато эти изображения почти портретно схожи с лицами гуннских воинов на каменных барельефах гробницы ханьского «военачальника сильной конницы» Хо Цюйбина (ум. в 119 г. до н. э.).
Государство гуннских Шаньюев.
В последние десятилетия III в. до н.э. союз гуннских родов, возглавлявшийся военным вождем — шаньюем, вместе с подчиненными племенами испытал ломку традиционных отношений, завершившуюся возникновением примитивного государства.
В повествовании Сыма Цяня о событиях, положивших начало гуннскому могуществу, сохранился отзвук легенд, рожденных в далеких кочевьях: «В то время дунху были сильны, а юэчжи достигли расцвета. Шаньюем у гуннов был Тоумань». Он имел двух сыновей от разных жен. Для того чтобы сделать наследником младшего, шаньюй решил пожертвовать старшим, Маодунем, и отправил его заложником к юэчжам. Затем Тоумань напал на юэчжей. Маодунь не погиб, он украл коня и ускакал к своим. Тоумань дал ему под начало отряд. Маодунь, обучая, воинов, приказал им стрелять туда, куда летит его «свистунка» (боевые стрелы гуннов снабжались костяными шариками с отверстиями — сотни свистящих стрел наводили ужас на врагов и пугали их коней). Вскоре Маодунь пустил стрелу в своего прекрасного коня. Тем из его отряда, кто не стрелял, он приказал отрубить головы. Некоторое время спустя Маодунь пустил стрелу в свою любимую жену. Он отрубил головы тем, кто не посмел стрелять. На охоте Маодунь выстрелил в коня своего отца, и никто из его воинов не опоздал выстрелить. Маодунь понял, что время настало. Когда он пустил стрелу в Тоуманя, тот был утыкан стрелами. Казнив младшего брата, мачеху и приближенных отца, Маодунь стал шаньюем. Узнав о событиях в орде (так называли гунны военный лагерь и княжескую ставку), правитель дунху, решив, что смута ослабила гуннов, потребовал от Маодуня уступить пограничную территорию. Многие старейшины, страшась войны, советовали Маодуню отдать землю. «Крайне разгневанный, Маодунь ответил: „Земля — основа государства, разве можно отдавать ее!" Всем, советовавшим уступить землю, он отрубил головы». Затем Маодунь разгромил дунху наголову, убил их правителя, взял в плен людей из народа и захватил домашний скот. Так описал Сыма Цянь начало гуннских завоеваний.
В 203—202 гг. до н.э. Маодунь подчинил племена Саян, Алтая и верхнего Енисея (в том числе древних кыргызов на территории современной Хакасии) и установил северные границы своей державы. Но оставались два главных противника — Китай и юэчжи.
В 202 г. до н.э. закончилась гражданская война в Китае. К власти пришла династия Хань. Ее основатель Лю Бан (император Гаоди), стремясь обезопасить границу, зимой 200 г. лично повел войска против гуннов. После первых столкновений Маодунь отступил, а ханьский авангард в преследовании оторвался от основных сил. С авангардом был сам император. Гунны сразу же прекратили отступление и окружили императора в горах Байдэн. Спасло императора только обещание заключить с гуннами мирный договор, основанный на родстве, т. е. выдать за Маодуня принцессу из императорского дома. Маодунь снял окружение. Император выполнил обещание лишь после нескольких новых набегов гуннов и вместе с принцессой прислал богатые подарки, обязавшись возобновлять их ежегодно: шелковые ткани и вату, вино и рис, украшения. Фактически это была замаскированная дань. Между гуннами и империей Хань на 40 лет установились мирные отношения, лишь ненадолго прерванные гуннскими набегами в 166—163 гг. до н. э., после чего договор о мире и родстве был возобновлен.
Самую жестокую войду Маодуню и его наследнику Лаошан-шаньюю (174—161 гг. до н. э.) пришлось выдержать с юэчжами. Борьба длилась четверть века. Окончательная победа была одержана гуннами между 174 и 165 гг. до н. э. Вождь юэчжей пал в бою, а из его черепа Лаошан-шаньюй сделал чашу для питья. Оттесненные в Среднюю Азию юэчжи завладели землями в верховьях Амударьи и впоследствии стали создателями Кушанской державы. А западная граница гуннов надолго стабилизировалась в Восточном Туркестане, где они не раз сражались с ханьцами за власть над богатыми городами-оазисами бассейна Тарима.
Дань, которую получали шаньюи от ханьского двора, была совершенно недостаточна для удовлетворения потребностей значительного кочевого населения в продуктах оседлого хозяйства. Поэтому для гуннов более существенна была пограничная торговля, которую, однако, не разрешало императорское правительство, видевшее в торговле только инструмент политического давления на «варваров».
Добиваясь открытия рынков на границе, шаньюи начал в 158 г. до н. э. новую серию набегов и опустошил несколько северных округов. «После этого [в 152 г.] император Сяо-цзин снова заключил с гуннами мир, основанный на родстве, открыл рынки на пограничных пропускных пунктах, сослал гуннам подарки и отправил принцессу согласно прежнему договору».
Экономика гуннского общества, по описанию Сыма Цяня, была весьма примитивна: «В мирное время они следуют за скотом и одновременно охотятся на птиц и зверей, поддерживая таким образом свое существование, а в тревожные годы каждый обучается военному делу для совершения нападений... Начиная от правителя, все питаются мясом домашнего скота, одеваются в его шкуры и носят шубы из войлока». Столь же простой кажется и проистекающая из характера экономики программа отношений с Китаем, сформулированная одним из шаньюев: «Я хочу открыть вместе с Хань большие заставы для торговли, взять в жены дочь из дома Хань, хочу, чтобы мне ежегодно посылали 10 тыс. даней рисового вина, 5 тыс. ху (мер) проса, 10 тыс. кусков различных шелковых тканей, а также все остальное, и в этом случае на границе не будет взаимных грабежей».
С представлениями о чисто кочевом характере гуннского общества никак не вяжутся неоднократные упоминания о городках в глубине гуннских земель, о хранимых там запасах зерна. Но основным видом хозяйственной деятельности гуннов всегда было кочевое скотоводство, что подтверждают как сообщения письменных источников, так и результаты археологических раскопок. Первостепенную роль у гуннов играла лошадь. При экстенсивном скотоводческом хозяйстве, когда корма для скота на зиму не заготовлялись, лошадь имела и то преимущество, что она могла тебеневать, т. е. круглый год находиться на подножном корму, добывая траву зимой из-под неглубокого снега. Судя по костям, находимым в гуннских погребениях, лошади были типично монгольскими — небольшого роста, грубого, но мускулистого сложения, с короткой и широкой мордой. Кроме огромных табунов лошадей богатством гуннов были стада быков, яков и верблюдов, громадные отары овец и коз. Скот находился в семейной собственности; каждая семья имела право на достаточную часть родовой территории для выпаса скота и пользовалась защитой всего рода. Для сохранения численности и нераздельности имущества семьи гунны, как отмечает Сыма Цянь, «после смерти отца берут в жены мачех, после смерти старшего или младшего брата женятся на их женах» (у гуннов, как и у многих кочевников, существовало многоженство). Предусматривалась и семейная ответственность за кражу чужого имущества, прежде всего скота,— семья виновного могла быть обращена в рабство.
Социальное устройство гуннского общества и его государственная организация не могут быть реконструированы с достаточной полнотой, но раннеклассовый характер гуннской империи несомненен. Верхушку гуннского общества составляли четыре аристократических рода, связанные между собой брачными отношениями, т- е. мужчины любого из этих родов брали себе жен только из трех Других знатных родов. Глава государства, шаньюи, мог быть только из рода Люаньди, самого знатного из четырех. Позднейшие источники упоминают и другие знатные роды. Очевидно, иерархия родов и племен играла в гуннском обществе немалую роль, причем на низшей ступени находились покоренные племена, включенные в гуннскую родо-племенную систему. Еще ниже были покоренные племена, не включенные в состав гуннских; они подвергались особенно безжалостной эксплуатации. Так, покоренные дунху выплачивали постоянную дань тканями, овчинами и кожами. Если дань задерживалась, то гунны казнили родовых старейшин, отнимали и обращали в рабство женщин и детей, требуя затем особый выкуп за их освобождение.
Рабство у гуннов часто упоминается источниками. Рабами были пленные, но в рабство попадали за различные преступления и сами гунны. Рабы-иноплеменники жили вместе с гуннами в укрепленных городках, копали оросительные канавы, пахали землю, участвовали в строительных и горных работах, в различных ремесленных промыслах. Положение рабов-гуннов неясно; возможно, они составляли низшую часть большой патриархальной семьи.
Устройство гуннского государства было столь же строго иерархично, как их общественная структура. Государство гуннов, выросшее из военной демократии жунских племен V—IV вв. до н. э., сложившееся в борьбе не на жизнь, а на смерть с соседними племенными союзами и китайскими царствами, государство, цель которого его создатели и их преемники видели в господстве над «всеми народами, натягивающими лук» (т. е. над кочевниками), и превосходстве над «людьми, живущими в земляных домах» (т. е. над оседлыми землепашцами),—такое государство могло существовать только как централизованная империя, организованная на военно-административных принципах.
Во главе государства стоял шаньюй, чья власть была строго наследственной и освященной божественным авторитетом. Его называли «Сыном Неба» и официально титуловали «Небом и Землей рожденный, Солнцем и Луной поставленный, великий гуннский шаньюй». Его власть определялась его функциями и правами: а) суверенным правом распоряжаться всей территорией государства, всеми землями, принадлежавшими гуннам, и функцией охраны этой территории; б) правом объявления войны и заключения мира и функцией личного руководства войсками; в) правом концентрировать в своих руках все внешние сношения государства и функцией определения внешнеполитического курса; г) правом на жизнь и смерть каждого подданного и функцией верховного судьи. Вероятно, шаньюй был и средоточием сакральной власти; во всяком случае, все упомянутые источниками действия в защиту и соблюдение культа исходили от шаньюя, который «утром выходил из ставки и совершал поклонения восходящему солнцу, а вечером совершал поклонение луне». Шаньюя окружала многочисленная группа помощников, советников и военачальников, однако решающее слово всегда оставалось за шаньюем.
Высшими после шаньюя лицами в государстве были «левый» и «правый» (т. е. западный и восточный) «мудрые князья», сыновья или ближайшие родственники шаньюя. Они управляли западными и восточными территориями империи и одновременно командовали левым и правым крылом армии. Ниже их стояли другие родичи шаньюя, управлявшие определенной территорией,— все они носили различные титулы и назывались «начальниками над десятью тысячами всадников» (т. е. тёмниками(Этот принятый в науке термин происходит от древнерусского тьма -«десять тысяч», восходящего к древнетюркскому тюлень.)). Их число было строго фиксировано — 24 высших военачальника, распределенные между левым и правым крылом войска, западной и восточной частями империи. Тот или иной пост занимался в зависимости от степени родства с шаньюем. Темников назначал сам шаньюй. Он же выделял подвластную каждому темнику территорию вместе с ее населением. Перемещение населения без приказа шаньюя строго возбранялось.
Наибольшее значение имела не территория, а численность, ее населения, которой и определялась власть и военная сила тёмников; число в 10 тыс. воинов, находившихся под их командой, было условным — Сыма Цянь замечает, что каждый из 24 начальников имел от десяти тысяч до нескольких тысяч воинов.
В пределах своих владений темник, подобно шаньюю, назначал тысячников, сотников и десятников, наделяя их землей с кочующим на ней населением. Сместить и наказать темника мог только шаньюй.
Основной повинностью всего мужского населения государства была военная служба. Каждый гунн считался воином, и малейшее уклонение от исполнения военных обязанностей каралось смертью. Каждый с детства и до смерти был приписан к строго определенному воинскому подразделению и сражался под командованием своего темника.
При Лаошан-шаньюе началось систематическое взимание податей, о размере и характере которых сведений нет. Трижды в год все начальники — как правило, выходцы из четырех аристократических родов,— съезжались в ставку шаньюя для «принесения жертв предкам, небу, земле, духам людей и небесным духам», для обсуждения государственных дел и один раз, осенью, для «подсчета и проверки количества людей и домашнего скота». Эти совещания были не столько каким-либо правительственным органом, сколько семейным советом родственников; все их участники были родичами шаньюя.
Таким образом, правящий класс гуннской империи сложился из родо-племенной знати; отношения родства и свойства сохраняли решающее значение для определения социального положения и политической роли каждого, кто принадлежал к высшим слоям гунского общества. В то же время вся эта знать, сохраняя внутриродовые и внутриплеменные связи, выступала и Как патриархальная верхушка общества, как его «естественные» вожди, кровно связанные с рядовыми соплеменниками.
Основу общественного влияния и политической силы знати составляла собственность на пастбищные земли, проявлявшаяся в форме права распоряжаться перекочевками и тем самым распределять кормовые угодья между родами. Степень реализации права собственности целиком зависела от места того или иного знатного лица в военно-административной системе, что, в свою очередь, предопределялось его местом в родо-племенной иерархии. Вся эта структура обладала достаточно высокой устойчивостью, чтобы обеспечить более трех веков существования гуннской империи и еще несколько веков жизни мелких гуннских государств.
С образованием гуннской империи и после окончания долгой гунно-юэчжийской войны в степях наступил мир. Большая часть II в. до н. э. была временем подъема гуннского кочевого хозяйства. В ходе нескольких гунно-китайских войн кочевники вернули захваченные циньскими императорами пастбища к югу от пустыни Гоби и добились своей главной цели — непрерывного поступления тканей и зерна из Китая через рыночную торговлю на границе и «даров» (замаскированной дани) шаньюям.
Новый цикл гунно-китайских войн был начат в 133 г. до н. э. по инициативе ханьцев. Император У ди (140—87 гг. до н. э.) решил вновь захватить гуннские земли к югу от Гоби и Навсегда сокрушить мощь северных кочевников. В 127 г. до н. э. началось успешное наступление ханьцев. В 124—123 гг. война была перенесена на коренные земли гуннов, в степи современной Монголии, где шла с переменным успехом. В 119 г. до н. э. огромная китайская армия захватила северную ставку шаньюя и перебила около 90 тыс. гуннов, но и сама понесла тяжелые потери.
Одновременно началось продвижение ханьских войск на запад, в Среднюю Азию, где в 101 г. до н. э. ими были разграблены ферганские города, а гунны отрезаны от восточнотуркестанских оазисов. В 99 и 97 гг. до н. э. ханьцы вновь предприняли два крупных наступления против гуннов, но успеха не добились. Наконец, в 90 г. до н. э. 70-тысячная китайская армия под командованием полководца Ли Гуан-ли вторглась в гуннские земли и разгромила передовые отряды гуннов. В это время Ли Гуан-ли узнал, что его семья арестована в столице по обвинению в колдовстве и всем его родичам, а по возвращении и ему самому грозит смерть. Он решил купить милость императора победой, но в первом же бою понес тяжелые потери. Старшие командиры войска решили взять его под стражу, но Ли Гуан-ли казнил участников заговора и начал генеральное сражение. В тяжелом бою китайцы были окружены, и Ли Гуан-ли сдался в плен. У Китая больше не осталось полевой армии для продолжения войны. Китай не сумел сломить гуннов своими силами, но через 20 лет нанес им тяжелые поражения с помощью других кочевых народов — в 71 г. до н. э. усуни с запада, ухуани (часть дунху) с востока и енисейские динлины с севера ворвались в гуннские земли; гунны потеряли до трети населения.
В 56 г. до н. э. гунны раскололись на южных и северных. Южные гунны во главе с Хуханье-шаньюем установили мирные отношения с Китаем, отказавшись от набегов, а Китай делал все для их умиротворения. Более 50 лет на гунно-китайской границе не было крупных столкновений. Северные гунны во главе с Чжичжи-шаньюем ушли в Среднюю Азию, на Сырдарью, но здесь были настигнуты китайским войском и уничтожены — ханьские власти опасались, что Чжичжи в союзе с местным народом — кангюйцами — будет угрожать их господству в Восточном Туркестане.
Единство и могущество гуннской империи было восстановлено на короткий срок в начале I в. н. э., но в 48 г. н. э. произошел новый раскол гуннов на северных и южных. Вся дальнейшая судьба южных гуннов вплоть до падения Ханьской империи является, по существу, обычной историей варваров-федератов, целиком зависимых от правительства в имперской столице. Северные гунны под ударами с юга и натиском древнекиргизских племен Енисея и в особенности потомков сяньби и дунху — протомонгольских племен Юго-Западной Маньчжурии — с каждым десятилетием утрачивали свое могущество и территории. Их ставки сместились в Западную Монголию, в Юго-Западную Сибирь и Восточный Туркестан, где до середины II в. н. э. они продолжали сопротивляться ханьскому продвижению на запад. Наиболее тяжелые поражения они понесли в войнах с сяньби в 93—94 гг., когда десятки тысяч гуннских семей были включены в состав сяньбийской племенной федерации, и в 151—155 гг., когда создатель эфемерной сяньбийской империи Таньшихай вытеснил гуннов из их последних владений в Джунгарии. Именно в первой половине II в. началась миграция гуннских племен сначала в Восточный Казахстан и Семиречье, где они создали государство Юэбань, просуществовавшее до V в., а затем вместе с угорскими племенами Западной Сибири — в Приаралье, в прикаспийские и заволжские степи.
Начало переселения гуннов на запад.
Идентификация «азиатских» и «европейских» гуннов нередко вызывала сомнение, так как в источниках нет прямых указаний на их миграцию к западу из среднеазиатских степей. Достоверно неизвестен и язык гуннских племен Востока и Запада, хотя по косвенным данным можно предположить, что их основную массу составляли и там и тут прототюркские племена, язык которых был предком современного чувашского. Это, конечно, не исключает многоязычия гуннских объединений, куда входили предки монголов, тунгусов, угров, а в Средней Азии и на Западе — ираноязычных племен.
Наибольшую трудность вызывает объяснение того обстоятельства, что в степях Юго-Восточной Европы гунны появились внезапно в 70-х годах IV в. Первой их жертвой стали приазовские ираноязычные аланы, лишь часть которых (предки осетин) спаслась в горах Северного Кавказа. Вслед за тем, овладев Прикубаньем, гунны зимой, по льду, переправились через Керченский пролив и разгромили богатые города Боспорского царства. Вся причерноморская периферия античного мира вплоть до Днестра, сармато-аланские и готские племена были сокрушены в течение нескольких лет; частью они были включены гуннами в состав их орд, частью бежали за Днестр. К 376 г. гунны продвинулись непосредственно к границе Римской империи.
«Невиданный дотоле род людей,— пишет автор IV в. Аммиан Марцеллин, — поднявшийся как снег из укромного угла, потрясает и уничтожает все, что покажется навстречу, подобно вихрю, несущемуся с высоких гор». Для римского эрудита, изучавшего труды ранних авторов, гунны были новым племенем, «о котором мало знают древние памятники». В середине II в. автор стихотворного «Описания населения земли» Дионисий упоминает гуннов где-то в Прикаспии. Во второй половине II в. их отмечает там и знаменитый александрийский географ Клавдий Птолемей. Но даже для образованного человека IV в. эти краткие упоминания мало о чем говорили. Поэтому столкновение с невиданным дотоле народом казалось ужасным. По словам Аммиана Марцеллина, гунны, «которые превосходят всякую меру дикости», были «семенем всех несчастий и корнем разнородных бедствий»; «все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь страшным и чудовищным видом, что можно принять их за двуногих зверей... кочуя по горам и лесам, они с колыбели приучаются переносить холод, голод и жажду; на чужбине они не входят в жилище, за исключением разве крайней необходимости... они плохо действуют в пеших стычках, но зато как бы приросли к своим выносливым, но безобразным на вид лошаденкам, и иногда, сидя на них по-женски, они исполняют все обычные свои дела; на них каждый из этого племени ночует и днюет, покупает и продает, ест и пьет и, пригнувшись к узкой шее своей скотины, погружается в глубокий сон... Если случится рассуждать о серьезных делах, они все сообща советуются в том же обычном порядке; они не подчиняются строгой власти царя, а довольствуются случайным предводительством знатнейших и сокрушают все, что попадается на пути... У них никто не занимается хлебопашеством и никогда не касается сохи. Все они, не имея определенного места жительства... кочуют по разным местам, как будто вечные беглецы, с кибитками, в которых они проводят жизнь. Здесь жены ткут им жалкую одежду, спят с мужьями, рожают детей и кормят их до возмужалости. Никто из них не может ответить на вопрос, где его родина, он зачат в одном месте, рожден далеко оттуда, вскормлен еще дальше».
В своем ярком описании гуннов Аммиан Марцеллин допустил ряд преувеличений, наделив гуннов традиционными чертами самых диких северных племен. Гунны имели достаточно развитую материальную культуру и такие навыки военного дела, вплоть до стенобитной техники, которые позволяли им сокрушать хорошо вооруженных противников, брать их укрепления и города. Но несомненно, что пришедшие в Европу племена утратили многое из достижений экономического, социального и культурного развития, которые были характерны для гуннского государства в Центральной Азии. Собственные производительные силы европейских гуннов были ничтожны. Захват продуктов труда оседлых народов, пленение и обращение в рабство ремесленников сделались для гуннов основным источником добывания жизненных благ, а их общество стало полностью паразитическим. Все это с особой силой проявилось в последующий период, когда гунны прорвали пограничную линию Римской империи.
|
