История Древнего мира. Упадок древних обществ
Общие черты третьего периода древней истории
Основные тенденции общественного развития к началу Поздней древности.
К концу периода расцвета древних обществ процесс образования мировых держав охватил не только Ближний Восток, но и Индию, и Китай, и страны античного пути развития. Характерной чертой экономической структуры мировых держав стало преобладание частного сектора над государственным, что было связано прежде всего с более высоким уровнем развития товарно-денежных отношений. Система условного наделения царем землей за службу сковывала инициативу владельцев земли. Что касается зависимых от царя общинников, то, вводя денежные подати, цари тем Самым ставили этих людей перед необходимостью искать выход из традиционной системы ведения хозяйства, ограничений в, распоряжении землей. Подчас самим царям было выгоднее передавать землю самоуправляющимся городам и взимать с них государственный налог, чем организовывать эксплуатацию царской земли с помощью бюрократического аппарата. Бывшие царские люди оказывались в зависимости от городов (не становясь их гражданами) или частных лиц (не становясь их рабами). В деревнях на земле городов наделы могли продаваться и покупаться (даже не членами общины); многие земледельцы переселялись в город.
На рубеже второго и третьего периодов древней истории в большинстве стран государственный сектор экономики поглощался частным. Владения римских императоров в восточных провинциях ни по происхождению, ни по существу своей организации не были продолжением древневосточной царской земельной собственности. На императорских землях не существовало ни условного владения землей за службу, ни особой группы «императорских людей»; организация императорских имений принципиально не отличалась от организации имений других крупных землевладельцев-магнатов. и народы индейской Америки, отделенные громадными водными пространствами от остального мира, шли через века и эпохи подобно далекой планете, двигающейся по своему особому пути в звездных сферах Вселенной. Античная и средневековая Европа и гордящийся своей тысячелетней мудростью Восток не оставили в своем богатом литературном наследии ни одного упоминания о таинственных землях на западе и их краснокожих обитателях. Сами же аборигены Нового Света зачастую не имели соответствующих летописей и хроник, по которым можно было бы восстановить их прошлое. В то же время бесценные культурные достижения индейских цивилизаций ацтеков и майя в Мексике и инков в Перу были насильственно уничтожены в XVI веке европейскими завоевателями. «Культура метафор и чисел (имеется в виду культура ацтеков.— В. Г.),— писал известный мексиканский историкМ.Леон-Портилья,—была разрушена железом и огнем. Она исчезла как сон... От нее осталось лишь одно воспоминание... Ученые были уничтожены, рукописи сожжены, а скульптуры и дворцы превращены в бесформенные груды камня». Таким образом, немые руины и черепки — едва ли не единственный полноценный источник по истории доколумбовой Америки. Отсюда необычайно важна роль археологии в изучении древностей индейцев. Правда, эта наука еще сравнительно молода. Ей нет и ста лет от роду. Но уже сейчас американская археология, поставив себе на службу достижения многих других научных дисциплин, успешно решает многие крупные проблемы древней истории Нового Света. Однако в целом прошлое континента известно еще нам далеко не полностью. В археологических знаниях до сих пор зияют огромные пробелы. Бесчисленные загадки и вопросы ждут своего скорейшего решения. Прошлое ревностно хранит свои тайны, и нужно приложить немало усилий, чтобы найти ключи к овладению ими. Ученые-американисты до сих пор не могут объяснить до конца загадку гигантских «рисунков» в перуанской пустыне Наска. Немало споров вызывают и двенадцатитонные каменные шары, спрятанные в глубине лесных дебрей Коста-Рики. Кто изготовил эти колоссы? Когда? С какой целью? Антропологи ломают голову по поводу обилия трепанированных доиспанских черепов из Перу — несомненное свидетельство наличия древних хирургических операций на головном мозге. Почему испанцы с такой легкостью сломили сопротивление воинственных ацтеков? Какова судьба не доставшегося Писарро золота инков? Что вызвало к жизни блестящую цивилизацию майя в самом сердце гиблых тропических джунглей? Достигали ли древние мореплаватели Старого Света берегов Америки до викингов и Колумба? Вопросы, вопросы. Их список бесконечен. Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена анализу лишь нескольких таких загадок древнеамериканской истории. Основная цель, которую ставит перед собой автор,— на основе новейших археологических данных осветить с максимальной полнотой ряд таинственных и загадочных событий далекого прошлого Мексики и Центральной Америки, противопоставив научный подход имеющим еще, к сожалению, широкое
хождение в популярной литературе дилетантским и спекулятивным взглядам. Среди бесчисленного сонма больших и малых археологических культур этой части Нового Света звездой первой величины выделяется в доколумбову эпоху цивилизация индейцев майя — «культура-загадка», «культура-феномен», полная парадоксов и противоречий. Известно, что все великие цивилизации древности возникли и развивались в условиях засушливого и теплого климата, в долинах крупных рек, чьи ежегодные разливы повышали плодородие почвы и создавали наиболее благоприятные возможности для земледелия. Так было в Месопотамии, Египте, Индии и Китае. И только древние майя, словно бросая вызов капризной судьбе, на века обосновались в негостеприимных джунглях Южной Мексики и Северной Гватемалы, выстроив там свои белокаменные города. За пятнадцать веков до Колумба майя изобрели точный солнечный календарь и сложнейшую иероглифическую письменность. Они использовали в математике понятие нуля раньше индусов и арабов, уверенно предсказывали солнечные и лунные затмения, а пути движения планеты Венера вычислили с ошибкой лишь на 14 секунд в год. Майя достигли поразительного совершенства в архитектуре, скульптуре, живописи и в производстве керамики. Но вместе с тем их орудия труда оставались крайне примитивными и изготовлялись только из дерева, кости и камня. Майя не знали металлов (до Х в. н. э.), колесных повозок, плуга, вьючных и тягловых животных, гончарного круга. Вся гигантская программа их архитектурного строительства была выполнена исключительно мускульной силой человека. Майя жили еще, по сути дела, в каменном веке. Происхождение майя окутано пеленой таинственности. Мы знаем лишь, что появление развитой культуры у этого народа относится к первым векам нашей эры. Около 3000 лет назад отдельные племена индейцев — предки майя — начали свое продвижение из горных районов в глубины лесной равнинной зоны на юге Мексики и севере Гватемалы. Это была не слишком благоприятная для жизни территория. Даже сегодня природа здесь дика и своенравна. На пути человека плотной стеной встают лесные деревья-исполины — кедр, махогониевое дерево, сапот, пальмы, опутанные лианами и прикрытые снизу колючим кустарником. Ядовитые змеи, скорпионы, москиты и летучие мыши-вампиры представлены здесь более чем в избытке. Неистовые тропические ливни в мгновение ока смывают и уносят прочь тонкий слой плодородной почвы, а дождевую воду тут же впитывает пористый известняк. И в этих трудных условиях первые поселенцы — майя строили в джунглях простые хижины из дерева и глины, с высокими крышами из пальмовых листьев. Они вырубали лес грубыми каменными топорами и выжигали его, расчищая в зарослях небольшие участки для своих скромных посевов маиса, фасоли и тыквы
Применение в частных хозяйствах труда рабов, лишенных средств производства, имело определенные экономические преимущества: возможность распоряжаться работниками, перебрасывать их на более важные в данный момент участки работы, применять разделение труда. Но при этом необходим был тщательный контроль за рабами и особые меры принуждения. Такой контроль был возможен только в хозяйствах ограниченных размеров. Когда же в связи с дальнейшим развитием частного сектора имения стали разрастаться и превращаться в огромные хозяйственные комплексы с массой рабов, то организовать этих рабов и проследить за ними стало очень трудно. Крупное землевладение древнего типа вообще имело экономические пределы для своего роста: необходимость содержать значительный аппарат по надзору могла привести к тому, что этот аппарат начинал поглощать весь прибавочный продукт, производимый работниками имения, и даже часть необходимого. В силу этих причин крупные рабовладельческие хозяйства могли существовать сравнительно недолго, как это и случилось в стране классического рабовладения — Италии.
Изменения в традиционной общественно-правовой структуре, равно как и взаимодействие различных этнических слоев в рамках мировых держав, оказали существенное влияние на социальную психологию народных масс и развитие культуры. Для большинства стран к концу второго периода древней истории характерны взаимовлияние и синтез культурных комплексов, созданных разными народами. Синтез культуры приводил к известному универсализму: распространению нескольких языков в качестве основных канцелярских, литературных и даже разговорных (в Передней Азии такими языками были греческий и арамейский, в Индии — санскрит и пали, в Западном Средиземноморье несколько позже — латынь и т. п.). Явлением сходного порядка были поиски универсальных божеств, которым подчинены все народы. Однако сама структура мировых держав, сочетавших в себе централизованный аппарат управления с самоуправляющимися коллективами, препятствовала победе универсализма. Эти коллективы — и города, и сельские общины — стремились сохранить свои особые, освящающие их культы и свои обычаи, что как бы подчеркивало прочность и в то же время исключительность данного коллектива, его обособленность. Сосуществование партикуляризма и универсализма можно проследить во многих областях духовной жизни того времени.
Изменились и проблемы, которые ставили религия, философия, литература и искусство. Если в античных полисах главным героем был гражданин, а в восточных империях предшествующего периода — царь, то теперь все больше и больше на передний план выступает человеческая личность, как таковая. Когда социальное положение человека было определено с его рождения, когда его действия помимо личной воли определялись традиционными связями с другими людьми (равными ему или стоящими выше и ниже его на социальной лестнице), человек не осознавал себя как самодовлеющего индивида. Когда же начинают разрушаться сословные перегородки, слабеют традиционные связи, создается иллюзия, что человек может быть обособленным, может сам решать стоящие перед ним вопросы, отвечать за свои поступки. Но обособленность и свобода действий человека были иллюзорны, он находился во власти общественных сил, осознать которые не мог, поэтому окружающий мир воспринимался им как враждебный и непонятный. В этих условиях перед индивидуумом возникают вопросы о цели, которой он должен следовать в своих действиях, о причинах его удач и неудач, о мере его ответственности за свои поступки, о справедливости (или несправедливости) миропорядка, о правомерности возмездия, об избавлении от страданий. Многие философские школы пытались найти ответы на все эти морально-этические проблемы. Одни философы утверждали, что человек обладает свободой воли, и полагали, что выбор его должен состоять в уходе от общества; другие говорили, что вся жизнь человека предопределена, поэтому не следует стремиться к лучшей доле, а нужно лишь добросовестно выполнять то, что ему предназначено судьбой. Но философия не могла предложить разрешения конфликта между индивидуумом и миром, которое было бы достаточно всеобщим. Гораздо более важную роль здесь играла религия.
Начало упадка древних рабовладельческих обществ ознаменовалось поисками богов-спасителей, которые оградили бы своих приверженцев от зла и смерти. Спасение мыслилось или в действительной жизни (царство божье на земле), или в духовном слиянии человека с божеством. В это время получил распространение буддизм и зародилось христианство. В них были преодолены партикуляризм, этническая или сословная ограниченность прежних культов. Обе эти религии обращались к человеку, обе признавали жизнь страданием и предлагали пути спасения от него. Эти пути в буддизме и христианстве были различны: буддизм призывал к преодолению страданий через отрешение от всех мирских связей (семьи, варны, собственности) и подавление всех желаний и таким образом — к достижению полного успокоения. Христианство же призывало к единению в религии, к любви, которая не должна делить людей на своих и чужих. Христианство обожествляло страдание — именно страдающим должна была открыться божья благодать. По существу, в раннем христианстве проявилась психология человека, лишенного всех общественных связей и гарантий. Христиане воспринимали себя не членами какого-то определенного традиционного коллектива, что было характерно для общественной психологии предшествующего периода, а всего лишь временными странниками на земле. И в то же время человек как личность находился в центре всего христианского вероучения: он нес ответственность не только за свои личные действия, но и за всю мировую несправедливость, однако при этом он обладал возможностью выбрать путь, который привел бы его к спасению (но не в этом мире). Универсализм проповеди будущих мировых религий, обращение этой проповеди к отдельному человеку вне его социальных и племенных связей привели к тому, что эти религии пережили породившие их древние общества и распространились за их географические и хронологические границы.
Все упомянутые выше тенденции в социально-экономической и духовной жизни древних обществ наиболее полно проявились уже в последний период их развития; они, по существу, были показателями начинающегося упадка этих обществ.
Раздел написан:
Упадок и гибель Древних обществ.
Третий период древней истории — приблизительно с рубежа нашей эры по V в. ее — эпоха разложения и гибели рабовладельческой формации и зарождения феодальных отношений в недрах рабовладельческих и поздних первобытных, так называемых варварских, обществ. Датировка этого периода древней истории, как и предыдущих, может быть только приблизительной, так как разные общества не одновременно подходили к рубежу рабовладельческой и феодальной формаций.
Сущность последнего периода в истории древних рабовладельческих обществ составляло проявившееся противоречие между достигнутым уровнем производительных сил и отставшими от них производственными отношениями вместе со всеми сложившимися над ними надстройками. Возможности дальнейшего развития производительных сил в рамках рабовладельческих производственных отношений оказались исчерпанными. Это противоречие привело к разложению всей рабовладельческой формации.
Ко времени поздней древности повсеместно распространилась — не только в классовых обществах, но и у окружающих их племен — выплавка стали. Стальные орудия (топоры, пилы, сошники, лопаты, ножи, долота, сверла и т. п.) повысили производительность труда в земледелии и ремеслах, а массовое применение стального оружия (мечей, кинжалов, наконечников стрел и копий, щитов, лат, поножей, шлемов и др.) усилило боеспособность войск.
Стальные орудия позволили вырубать леса и кустарники на больших площадях и отводить все новые и новые территории под земледелие и скотоводство. Этот процесс интенсивно происходил в период поздней древности, например, в Центральной, Восточной, а к концу древности и в Северной Европе и вел к быстрому росту народонаселения «варварской» периферии за северными рубежами Римской империи. В Индии в первых веках нашей эры отвоевывались у джунглей новые земли. В Китае строились новые ирригационные сооружения в ранее не освоенных областях.
Усилившееся разделение труда и усложнение ремесленной технологии повысили качество изделий ремесла и позволили делать их более разнообразными. Так, появились посуда из прозрачного стекла и первые стеклянные зеркальца. Но многие технические изобретения не внедрялись в производство из-за недостаточной заинтересованности работников в производительности труда.
В старых классовых обществах, как восточных, так и западных, производительность труда в период поздней древности продолжала увеличиваться не столько за счет освоения новых орудий труда, сколько за счет совершенствования навыков обращения с уже известными орудиями и материалами, а также за счет улучшения ухода за зерновыми, садовыми и огородными культурами, за скотом и птицей.
В период поздней древности люди стали в большом количестве разводить лошадей, причем не только в горных и степных, но и в лесных странах, например в Средней Европе. Однако, как и раньше, лошадь продолжала использоваться преимущественно в военном деле, а не в хозяйстве. При пахоте и перевозке тяжестей применялись по-прежнему главным образом волы и ослы. На дальних торговых путях, пролегающих через степи и пустыни, первое место в качестве транспортного животного занял верблюд.
Экономические связи между отдельными странами стали теснее. Например, Великий шелковый путь связал Средиземноморье с Китаем. Дальнейшее развитие получило мореплавание: морские торговые связи вышли далеко за рамки Средиземноморья. Так, Индия на востоке вела морскую торговлю с Китаем, а на западе корабли индийских купцов достигали Красного моря. В Южной Индии существовали поселения купцов из средиземноморских стран. Ввоз новых товаров из далеких стран делал внешние формы жизни зажиточной части населения намного более богатыми и разнообразными.
Как было показано в предыдущих книгах нашего труда (см.: «Ранняя древность» и «Расцвет древних обществ»), развитие производительных сил в течение древности сопровождалось совершенствованием производственной структуры обществ, изменением форм производства. Общим для всей древности было сочетание и взаимодействие в каждом обществе двух секторов экономики — государственного и общинно-частного или частного. На заре рабовладельческой эпохи государственный (дворцовый или царско-храмовый) сектор экономики преобладал, а частный сектор, состоявший из хозяйств домашних общин, развивавшихся в пределах общин территориальных, уступал в значении государственному. Кооперация и специализация производства в значительной мере именно в рамках государственных хозяйств объяснялась слабостью частных хозяйств в ту эпоху. Единым направлением развития экономической структуры древних обществ было постепенное сокращение государственного сектора и возрастание частного. При этом характерная для древности тенденция к кооперации производства, обусловленная относительной слабостью производительных сил, не исчезла, а приняла в эпоху расцвета рабовладельческих обществ новую форму — создания более или менее крупных частных рабовладельческих хозяйств. Главной формой самоорганизации свободных производителей и рабовладельцев стали городские, гражданско-храмовые и подобные им общины. Периоды расцвета древних классовых обществ (особенно в IV-I вв. до н. э а в некоторых обществах, как, например, в римском, еще и в I — II вв. н. э.) были эпохой наибольшего распространения и развития частных рабовладельческих хозяйств как в городе (например, в Риме), так и в сельских местностях. Для социально-экономических отношении поздней древности и раннего средневековья, т. е. приблизительно для I тысячелетия н. э., характерен такой уровень производительных сил, особенно в области промышленности, который позволял создать средства насилия, дававшие господствующему классу возможность перейти от эксплуатации рабов и близких к ним категории к эксплуатации почти всей массы рядового населения. Достигнутый уровень развития орудий труда и хозяйственных навыков, а также средств принуждения заставил и позволил эксплуатировать работников, более заинтересованных в производительности труда, нежели рабы. Поскольку эти тогдашние орудия требовали приложения силы только человека или тягловых животных, то в рамках мелких частных хозяйств вполне обеспечивалось на довольно продолжительное время дальнейшее развитие производства. Теперь не было необходимости использовать только малопроизводительный рабский труд (хотя от него еще долго не отказывались): уже появилась возможность эксплуатировать трудящихся, не лишенных собственности на средства производства (или на значительную их часть) и ведших собственные мелкие хозяйства.
Следует иметь в виду, что, как не было двух абсолютно одинаковых рабовладельческих обществ, так же не было и одинаковых феодальных обществ. Мы не имеем возможности рассматривать здесь специфику различных складывавшихся феодальных ооществ. Суть же феодальной формации была везде принципиально одинаковой-и на Востоке и на Западе. Среди общих признаков феодализма необходимо подчеркнуть (абстрагируясь от конкретных особенностей условного землевладения и иерархического разделения политической власти между представителями господствующего класса) одновременное сосредоточение и земельной собственности, и политической власти в руках либо отдельных феодалов, либо всего класса феодалов в лице верховной государственной власти.
Итак уровень развития производительных сил в поздних древних (а затем и в средневековых) обществах обусловил господство в экономике мелких частных хозяйств, а развитие производительных сил в области промышленности дало в руки господствующего класса землевладельцев средства превращения всей массы этих мелких частных хозяев в эксплуатируемых (феодально-зависимых) людей. В социально-экономической области разложение рабовладельческой формации выразилось в упадке рабовладельческой экономики, разложении полисной формы собственности и развитии независимой от городских общин земельной собственности(Например, в Римской империи именно на этих изъятых из ведения городов и поэтому свободных от большинства налогов и повинностей землях и происходило наиболее успешное формирование элементов феодализма.), в разложении территориальной общины как гражданского коллектива, упадке городов как центров товарного рабовладельческого хозяйства.
В эпоху древности, будь то на Западе или на Востоке, ведущее положение как центр экономической, общественной и политической жизни занимал город. Древность начинается и кончается вместе с рождением и смертью древнего города. Важнейшим показателем перехода от древности к средневековью является падение или по крайней мере полная перестройка городов в экономическом и политическом отношении. Даже в тех случаях, когда в средние века сохранялись старые города, полностью изменялась их внутренняя структура: исчезало понятие гражданства. Средневековые города как торгово-ремесленные центры, обладающие самоуправлением и не зависящие от феодала, возникают впоследствии на совсем других основах.
Древность продолжалась до тех пор, пока существовал класс свободных общинников, обладавших гражданским полноправием, не включенных в новый феодально-эксплуатируемый класс. Рабы остались и в средневековье; зато исчезли свободные и сознающие себя полноправными граждане общин; даже формально свободные средневековые крестьяне, там, где они были, фактически были неравноправны, приравнивались к феодально-зависимым или даже были ими по существу. По наличию полноправных свободных, не эксплуатируемых, но и не принадлежащих к господствующему классу, иначе говоря, полноправных членов общин (главным образом городских и храмовых), например, поздняя Вавилония VII—IV вв. до н. э. — это древнее общество, а по их отсутствию Арабский халифат VIII—Х вв. н. э. — это феодальное общество, хотя рабов в средневековом Арабском халифате, в том числе и в производстве, было даже больше. Переход к феодальному способу производства заключался не столько в отмене рабства, сколько в отмене свободы.
В классовых обществах поздней древности продолжали существовать рабовладельческие отношения. Однако в недрах зашедшего в тупик рабовладельческого строя зарождались элементы отношений феодальных, и именно они, несмотря на свою слабость в период поздней древности, выражали ведущую тенденцию исторического развития. Например, в поздней Римской империи античная форма собственности и обусловленная ею рабовладельческая форма эксплуатации перестали быть определяющими факторами общественного развития; напротив, все системы социально-экономических и политических отношений, идеология и культура начали перестраиваться под влиянием складывающейся феодальной формы собственности и обусловленной ею феодальной формы эксплуатации. Формационная принадлежность общества определяется не численностью того или иного эксплуатируемого класса, а основной тенденцией общественного развития. Когда не только рабов, но и свободных граждан древнего общества обратили в эксплуатируемых, тогда кончилась древность и началось средневековье. В более ранние периоды древности подневольных работников типа илотов подравнивали под рабов, теперь рабов и (ранее свободных) крестьян подвергают феодальной эксплуатации.
Крушение рабовладельческих отношений и формирование феодальных происходило в отдельных обществах и в разные сроки, и в разных формах. Эти различия были весьма существенны даже в пределах одной и той же исторической общности. Так, в западной половине бывшей единой Римской империи падение рабовладельческого строя сопровождалось гибелью Римского государства и завоеванием его территории соседними народами; в восточной половине Римской империи переход от рабовладельческого строя к феодальному совершился без слома государственной машины и потому более медленно: государственный аппарат старой рабовладельческой империи был приспособлен к нуждам развивающегося феодального общества. Однако при всех различиях процесса смены рабовладельческих отношений феодальными сущность его была единой: это была социальная революция, т. е. смена способов производства, вызванная резким несоответствием старых производственных отношений новым производительным силам.
Государства, возникшие на территориях, где никогда не существовало древнего рабовладельческого общества (Скандинавия, Киевская Русь, Япония и многие другие), или на территориях хотя и входивших в свое время в рабовладельческие государства, но обезлюдевших (Англия и др.), первоначально слагались как раннерабовладельческие, в них существовала сильная прослойка свободных общинников и весьма значительный рабовладельческий уклад. Однако, существуя в условиях высокого уровня производительных сил, отчасти перенятых у ранее вступивших на путь классового развития обществ, подобные государства недолго удерживались на этой стадии (которую иногда не вполне точно называют «дофеодальной» или «предфеодальной»), вскоре и здесь уровень общественного развития выравнивался по более распространенному к тому времени феодальному. Лишь в областях, долго не имевших контактов с остальным миром (Африка южнее Сахары, Америка), общества древнего типа продолжали существовать долго после того, как они исчезли в Европе и на Востоке.
В последний период древности трудящееся население классовых обществ фактически сливалось в довольно единообразную массу неполноправных и эксплуатируемых людей, хотя и разделенных формально сословными перегородками: господа все чаще переводили своих рабов в положение, близкое к феодальной зависимости; в то же время происходило превращение свободных людей в зависимых держателей чужой земли.
Сближение социально-экономического положения различных категорий трудящихся создавало условия для их совместного участия в классовой борьбе. Примерами могут служить мощные народные восстания в Ханьской империи в Китае и подобные движения в поздней Римской империи и в сасанидском Иране. В поздней древности они нередко носили религиозный характер, являясь по своей форме ересями — выступлениями против государственной церкви и официальной религии. Это было связано с тем, что церковь, став государственным учреждением, явилась союзником и идеологической опорой господствующих классов. В ходе классовой борьбы между народными массами, превращавшимися в эксплуатируемый класс зарождавшегося феодального общества, и новым господствующим классом, который формировался из местных землевладельцев-рабовладельцев, а в некоторых обществах (в так называемых варварских государствах) и из верхушки племен-завоевателей, древний рабовладельческий мир перестраивался в средневековый феодальный.
Разложение рабовладельческой формации проявилось также в распаде политической системы рабовладельческих обществ. В период поздней древности происходит крушение таких мировых держав, как Римская в Средиземноморье, Ханьская в Китае, Кушанская в Средней Азии, империя Гупт в Индии. Территория некоторых крупных держав была частично завоевана в III—V вв. соседними племенами и народами. Знать этих племен становилась во главе государств, созданных в завоеванных областях. Например, в V в. вся западная половина Римской империи подпала под власть германских и некоторых других племен.
Но и на тех территориях, которые оставались под властью старых империй, происходили существенные политические сдвиги: города теряли самоуправление, в то же время крупные частные землевладельцы постепенно превращались в своих поместьях в государей. Этот слой земельных магнатов формировался из членов царских фамилий, из высших военачальников и чиновников, а в Западной Римской империи — также из сенаторов. Фактически в рамках поздних древних империй зарождалась феодальная раздробленность с характерными для нее междоусобицами. Крупные землевладельцы обзаводились собственным аппаратом управления и все меньше нуждались в центральной государственной власти.
Экономическая, а отчасти и политическая раздробленность, создавшаяся (или наметившаяся) в большинстве стран на рубеже древности и средневековья, способствовала вмешательству во внутренние дела древних держав соседних племен и народов, в том числе их вторжениям и завоеваниям; но была и другая, может быть, более важная причина этих вторжений.
Внутренний кризис поздних рабовладельческих обществ сопровождался существенными сдвигами в их взаимоотношениях с соседними народами. Кончился период преобладания сил рабовладельческих государств над окружавшей их варварской периферией.
В течение веков и тысячелетий более отсталые народы, жившие вследствие своего примитивного хозяйства родо-племенным строем, служили объектом эксплуатации для более развитых в экономическом, классовом, политическом и культурном отношениях обществ. Последние использовали первобытную периферию как источник получения сырья и рабов, обогащались за счет неэквивалентной торговли со своими отсталыми соседями, наконец, имели довольно благоприятные условия для своего внутреннего развития уже в силу относительной внешней безопасности.
Разумеется, конкретная картина взаимоотношений передовых рабовладельческих государств и отсталых первобытных обществ была весьма сложной. Случалось, что отсталые народы обрушивались нашествиями на цивилизованные государства, не только грабя и облагая их данью, но надолго превращая в пустыню. Но все же общий баланс соотношения сил между варварской периферией и рабовладельческой цивилизацией складывался в пользу последней до самого начала нашей эры.
Рабовладельческую цивилизацию и варварскую периферию можно уподобить двум половинкам одного орешка, имя которого — древний мир. В самом деле, не только рабовладельческие общества не могли существовать (и уж во всяком случае процветать) без эксплуатации окружающей периферии, но и первобытная периферия очень нуждалась в тесных связях, прежде всего экономических, с передовыми классовыми обществами. Варвары получали от своих более развитых соседей такие продукты и орудия, которые не умели еще производить сами или которыми не располагали в достаточном количестве и должного качества. Например, кочевые скотоводческие народы, обитавшие севернее и западнее Китая, были заинтересованы в пограничных рынках, на которых они могли обменивать продукты своего скотоводческого хозяйства на продукты земледелия и ремесла оседлого населения Китая (на рис, просо, ткани, металлические изделия и т. п.). В Центральной и Северной Европе, где в первых веках нашей эры обитали германские и другие племена, археологи находят много римских ремесленных изделий, потребителями которых были, несомненно, эти самые племена, и римских монет — свидетельство вывоза товаров с племенной периферии в империю.
Но развитие собственных производительных сил варваров не стояло на месте, чему способствовало заимствование опыта у более цивилизованных соседей. Приблизительным рубежом, положившим конец сильной экономической зависимости варваров от рабовладельческих государств, явились III—V века н. э. В Центральной и Северной Европе, например, это подтверждается почти полным исчезновением с этого времени изделий римского ремесла — с производством ремесленных изделий теперь вполне справлялись местные мастера, в том числе оружейники. Германцы ко времени вторжения в Римскую империю в IV—V вв. н. э. уже хорошо освоили земледелие, овладели секретами коневодства и имели прекрасную конницу, которая служила главной ударной силой при завоевании ими Западной Римской империи.
Чем ближе к концу древности, тем более тесными становились контакты между варварами и рабовладельческими государствами, хотя характер этих связей изменился по сравнению с предшествующим временем. Рабовладельческие империи испытывали все большие затруднения в пополнении своих армий за счет внутренних резервов, поскольку одним из важнейших проявлений феодализации было ослабление связей между подданными и центральной государственной властью. Мелкие земледельцы различных категорий все больше попадали в поземельную и личную зависимость от частных землевладельцев и ускользали из сферы управления центральной власти. Вследствие этого государство теряло налогоплательщиков и резервы пополнения армии. Правители поздних древних империй стали практиковать в первых веках нашей эры массовое привлечение соседних варваров в пределы империй как в роли поселенцев-земледельцев, так и особенно в роли воинов-наемников, обычно именуемых «союзниками» («федератами»).
В III—V вв. н. э. хозяйственное развитие многих племен, обитавших по соседству с западными и восточными империями, достигло такого уровня, на котором развернулся бурный процесс социального расслоения. Возникающая военно-племенная знать выступала инициатором войн с целью захвата различной добычи, в том числе рабов. С ростом народонаселения на варварской периферии и возможностей хозяйственного освоения все большего количества природных богатств чрезвычайно важное значение для племен, переходивших от первобытного строя к классовому, приобрел захват новых земель.
В эпоху великих переселений народов, охватывающую позднюю древность и раннее средневековье, почти вся варварская периферия пришла в движение. Бесчисленные племена и народы снимались со своих исконных мест и переселялись на огромные расстояния. В этих переселениях участвовали не только кочевники-скотоводы, но и варвары-земледельцы, особенно если скотоводство у них не было резко отделено от земледелия; они либо сами стремились расширить территорию своего расселения, либо их теснили более сильные соседи.
Древние цивилизации занимали широкий пояс земель, протянувшийся в Северном полушарии в зоне субтропиков и южной части умеренных широт. Именно на этой территории существовали рабовладельческие государства в Европе, Азии и Африке. И вот теперь в эту полосу возделанных земель с густым населением и богатыми городами, древними государствами и культурами устремились периферийные народы, которые до поры до времени находились как бы на втором плане мировой истории. Они отстали от передовых обществ субтропической и умеренной зоны вследствие того, что природные условия их стран были менее благоприятны для развития древних классовых обществ (речь идет именно о древних человеческих обществах с их относительно примитивными производительными силами).
Когда же производительные силы периферийных народов достигли такого уровня, что они смогли и в странах с более суровым климатом получать достаточно высокие урожаи, разводить большие стада скота, добывать и обрабатывать металлы, накапливать запасы продовольствия и других материальных ценностей, у них начался быстрый рост народонаселения, стали зарождаться классы и зачатки государственности, возросла военная мощь.
Знакомство варваров с хозяйством и военным делом цивилизованных обществ очень ускоряло их социально-экономическое и военное развитие. Многие варвары прекрасно знали военное дело соседних рабовладельческих государств, потому что служили в свое время в их войсках, нередко достигая высоких постов в армии и государственном аппарате, а некоторые представители варварской знати подолгу живали при дворах царей и императоров в качестве заложников, причем получали соответственное (римское, персидское, китайское и т. п.) образование и воспитание и хорошо знали положение в данной стране.
В конце древности и начале средневековья периферийные народы усилили натиск с севера и с юга на зону рабовладельческих государств. В III—VII вв. германские, славянские, сарматские, монгольские, тюркские, арабские и другие племена выступают против рабовладельческих империй все более мощными военными союзами. Соотношение сил между империями и варварами изменилось в пользу последних. И хотя не все рабовладельческие государства были завоеваны варварами, а некоторые и вообще не подвергались их нашествиям, все же благоприятные внешнеполитические условия для рабовладельческих цивилизаций безвозвратно миновали.
Главной причиной крушения рабовладельческой формации в общеисторическом масштабе явилось внутреннее развитие рабовладельческих обществ. Однако следует признать, что значительную роль в падении рабовладельческой формации сыграло и развитие варварской периферии. Здесь имеются в виду не только и даже не столько варварские нашествия, сколько некоторое выравнивание уровней социально-экономического и военного развития древних цивилизованных обществ и окружающих их племен и народов, поднимающихся на ступень цивилизации.
Очень примитивная по своей экономической сущности древняя формация, основанная на прямом физическом принуждении, в значительной степени подпиралась извне тем, что отсталая первобытная периферия веками и тысячелетиями была для классовых обществ источником приобретения невольников и материальных ценностей. Неравномерность общественного развития отдельных народов можно наблюдать и в последующую — средневековую — эпоху, но в других формах, однако разбирать их здесь не место.
Варварские нашествия и завоевания III—VII вв. сопровождались разорением целых областей и гибелью людей как из местного населения, так и из среды завоевателей. Крушение рабовладельческого мира и рождение феодального слились в исторический процесс, сложный и мучительный для народных масс как старых классовых, так и молодых варварских обществ,—участников великих переселений народов,— но в то же время процесс объективно прогрессивный (Как и всякий процесс, он развивался диалектически, и прогрессивные достижения в нем соседствовали с определенными потерями. Здесь прежде всего надо указать на резкое падение грамотности населения и уровня положительных научных знаний во всем средневековом мире по сравнению с древностью.).
В падении древних обществ революционную роль играло и классовое сопротивление рабов, которые вследствие сближения их положения с закрепощаемыми свободными участвовали теперь вместе с ними в народных движениях. Но чем более рабы боролись, тем невыгоднее становился их труд для эксплуататоров и тем более они стремились найти новый объект для эксплуатации. Поэтому рабовладельческий строй стихийно, но неуклонно подрывали и крупные земельные собственники, переводившие свои хозяйства с рабовладельческого пути на феодальный.
Исходя из современного уровня знаний, можно считать, что классом, покончившим с рабовладельческой формацией, были предшественники феодалов. Земельные магнаты, эксплуатировавшие внеэкономическим путем новообразующийся класс лиц, не лишенных собственности на средства производства, забирают в свои руки экономику общества, и переход к новому, средневековому феодальному обществу выражается или оформляется в переходе к новому, феодализирующемуся классу политической власти. Когда эксплуатация земельными магнатами нового низшего класса мелких земледельцев разных категорий завершается сосредоточением в их руках политической власти, начинается эпоха средневековья.
Этому сопутствуют два явления: одно из них — падение городов как оплота старых производственных отношений, как коллективных организаций свободных граждан — представляет собой лишь оборотную сторону процесса смены классовых отношений; Другое служит предпосылкой взятия власти новым классом: это сильный внешний или внутренний толчок, разрушающий старую государственную структуру. В Китае таким решающим толчком для перехода к новой формации явилось восстание «Желтых повязок», сломавшее государственную машину древнего 'общества и тем заставившее новообразующийся класс земельных магнатов взять в свои руки государственную власть; в Закавказье подобным толчком послужило уничтожение городов Сасанидом Шапуром II; в Западной Римской империи — варварское завоевание, причем тут дело осложнилось еще и персональной сменой состава господствующего класса, и созданием варварских королевств, которые, будучи раннеклассовыми, вместе с тем сохраняли условия и гибнущего рабовладельческого, и возникающего на его месте феодального строя. В Византии и в сасанидском Иране государственная машина не была сломлена, и тут переход к новой формации затянулся.
Как было упомянуто, во многих странах падение рабовладельческого строя сопровождалось вторжениями в них соседних племен и народов и даже завоеванием их территории, на которой завоеватели основывали свои государства—так называемые варварские королевства. Вторжения варваров, сопровождавшиеся разорением местного населения, были бедствием для народных масс древних рабовладельческих государств и тормозили развитие производительных сил в завоеванных странах. Население рабовладельческих держав, например Римской империи, по мере сил сопротивлялось этим нашествиям. Если старая центральная государственная власть не могла дать отпора завоевателям, организаторами сопротивления выступали земельные магнаты, что, кстати, способствовало росту их значения и в конечном счете взятию ими политической власти. Нередко осаду варваров с успехом выдерживали хорошо укрепленные города.
В то же время в тех случаях, когда завоеватели подвергали решительному слому государственный аппарат старых рабовладельческих империй (самый яркий пример — завоевание германскими племенами Западной Римской империи) и создавали на завоеванных землях свободные крестьянские общины, например германские (франкские) в Галлии, славянские в Византии, они объективно оказывались участниками социальной революции, хотя субъективно — по своим осознанным интересам — выступали обычно как враги местного населения, у которого отнимали землю и другое имущество, которое убивали, захватывали в плен и порабощали.
Однако внешний лагерь участников социальной революции — вторгающихся варварских племен — нельзя считать обязательным ее элементом. Ряд древних рабовладельческих обществ перешел к феодализму без вмешательства племен-завоевателей, например Армения и Грузия. Другие государства хотя и подвергались варварским нашествиям, однако уцелели, например Византия и сасанидский Иран. Иногда иноземное вторжение происходило в уже феодализировавшиеся государства (Иран, Китай). Наконец, известен и такой вариант завоеваний, когда в роли завоевателей выступали кочевники-скотоводы, превращавшие завоеванные земледельческие области в пустыню. Так, для европейских народов пагубные последствия имело вторжение с востока в 70-х годах IV в. кочевников-скотоводов гуннов, которые шли, сметая все на своем пути, разрушая города и селения, грабя и убивая местных жителей. Такие завоеватели, которые не могли внести ничего положительного в развитие завоеванных стран, тормозили социальную революцию.
Гибель рабовладельческой формации и становление феодальной сопровождались отмиранием ряда элементов древних культур — племенных, полисных, общинных — и зарождением феодальной культуры, которая имела свои особенности в каждой стране. Однако следует отметить по крайней мере одну черту, общую для всех феодальных культур,—огромную идеологическую роль государственных религий (христианства, буддизма, мусульманства) в укреплении власти феодалов над крестьянами.
Зародившись в недрах рабовладельческих (буддизм, христианство) или разлагавшихся первобытных (мусульманство) обществ, эти религии в фантастической форме выражали смутные мечты угнетенных о социальной справедливости в этом или ином мире или хотя бы об утешении в страданиях. Благодаря этому они довольно быстро распространились среди народных масс. Характерная черта названных мировых религий — выработка догм морали и подчинение морально-религиозным догмам всей жизни населения. Место первобытного наивного материализма общинных верований (в которых сами боги мыслились материальными и даже смертными) занимает теперь спиритуализм — провозглашение превосходства духа над плотью, изначальности духа и вторичности материи, а также и материальных нужд человека.
Поскольку ни одна из подобных религий не призывала к активной перестройке социальных отношений, такие религиозные учения оказались приемлемыми и для господствующих классов, которые постепенно приглушили социальный протест и в то же время подчеркнули призыв этих учений к терпению и покорности, обращенный к трудящимся. Космополитизм таких религий способствовал распространению их в различных странах.
К концу древности вследствие зарождения феодальной раздробленности, а в некоторых странах и вследствие варварских завоеваний начинают вырисовываться контуры средневековых государств.
Господствующий класс перестраивался на новые формы эксплуатации. Для этого ему было нужно получить кроме власти над возможно большим пространством земли также и политическую власть над проживающими на ней мелкими земледельцами, обладавшими собственностью на средства производства. При этом собственность последних на скот, рабочий инвентарь, жилье и подобные помещения по большей части являлась достаточно бесспорной. Сложнее обстояло дело с землей. Она могла быть собственностью отдельного представителя господствующего класса (аллод) или целой организации (например, церкви) или даже всего государства в целом. В любом случае экономическая власть над территорией и ее населением непременно соединялась с властью политической, а нередко и судебной. Таким образом, новые экономические отношения собственности существенно отличались от господствовавших в типичных обществах древности. Что касается мелких землевладельцев, то земля могла быть в арендном или ином пользовании или же оставаться и в аллодиальной собственности крестьянина либо свободной крестьянской общины (особенно в периферийных областях древнего мира или среди переселенцев из стран, где господствовали первобытнообщинные отношения). В этом случае прибавочный продукт изымался у трудящегося населения в виде налога, не принимавшего формы ренты. То же касается мусульманских стран, где теоретически все мусульмане (но не приверженцы других религий) были равны перед законом и выплачивали меньше налогов, чем немусульмане. Однако даже когда феодальный налог не принимал характера ренты, он существенно отличался от налогов, собиравшихся в классической древности, ибо те шли в какой-то мере на общественные нужды, а если и попадали просто-напросто в руки представителей господствующего класса, то все же для каждого из них налог и тем более рента-налог не были основным источником содержания и дохода. Новый характер налогов начинает складываться лишь в период поздней древности — как зачаток феодальных отношений.
Земельные владения новых магнатов становятся гораздо более самодовлеющими, чем прежние рабовладельческие; товарность их резко снижается, монетно-денежная система по большей части начинает приходить в упадок, так как налоги и поборы с мелких малотоварных хозяйств легче и выгоднее взимать в натуре. Ремесленное производство в немалой мере перебазируется из города в имения магнатов (если только те, как нередко бывало в странах Азии, сами не делали города своими резиденциями). Одновременно идет процесс аграризации городов, превращающихся нередко в укрепленные поселки преимущественно сельскохозяйственного населения, а то и вовсе хиреющих. Весьма существенно, что античные формы политического устройства вымирают и в городах, которые перестают быть оплотом и последним убежищем древних форм товарного хозяйства, основанных на свободном труде в сочетании с рабовладением.
Для перестройки всех общественных отношений, и прежде всего отношений между господствующим и новым эксплуатируемым классом, который обладал своей собственностью на средства производства, недостаточно было чисто насильственного принуждения. Господствующий класс использовал как орудие духовного принуждения народных масс те самые религиозные учения, которые создавались вначале самими массами или их идеологами в борьбе с официальной религиозной философией рабовладельческого общества. Но теперь эти учения были закреплены в жестких догматических формах, которые устраивали пришедшие к власти верхи общества.
Такой способ производства, при котором господствующий класс землевладельцев, базирующийся на феодальной собственности, соединенной с политической властью, эксплуатирует путем внеэкономического принуждения (т. е. не через рынок, а посредством физического и духовного, насилия) непосредственных производителей — крестьян и ремесленников, не лишенных собственности на средства производства, за исключением земли, называется феодальным(Термин «феодализм» происходит от слова «феод», обозначающего особый вид условной земельной собственности, связанный с личной службой (обычно военной) нижестоящего феодала (вассала) вышестоящему феодалу (сеньору); но в марксистской исторической терминологии употребляется в изложенном здесь более широком смысле.). Конечно, картина становления феодальной экономики была более сложной, нежели описанная нами (и, как мы предполагаем, основная) линия ее формирования. Достаточно упомянуть о разнообразии способов ведения хозяйства в средневековой общине зависимых крестьян; или в феодальном поместье, или в ближневосточных крестьянских хозяйствах, располагавшихся на государственной земле, а эксплуатировавшихся чиновниками. Однако ни черты общинного коллективизма, ни элементы кооперации, специализации и разделения труда в поместье не могут заслонить главного признака производственной структуры феодального общества — господствующего удельного веса мелкого частного производства крестьян и ремесленников, обладающих собственностью на средства производства и в то же время эксплуатируемых противостоящим им классом. С развитием феодального способа производства было достигнуто соответствие между относительно примитивными орудиями труда и мелким частным производством. Именно поэтому на определенной ступени общественно-экономического развития переход к феодализму стал исторической неизбежностью.
|
