Исторические сочинения, исторические сочинители

Легенда о татаро-монгольском иге

Легенда о татаро-монгольском иге на Руси была создана для того, чтобы объяснить социально-экономическую и культурную отсталость России от передовых стран Европы и Америки. Это баснословная ложь, что монгольское нашествие задержало развитие русской культуры и экономики на целых полтора столетия.

            Истинной же причиной отставания было постоянное и сознательное уничтожение рыночных отношений в стране во имя сохранения единоличной власти, потому что они неизбежно влекут за собой развитие демократических форм правления, которые угрожают правящей клике потерей власти.

            В то же время развитие рыночных отношений в странах Западной Европы способствовало образованию богатого внутреннего рынка, развитию ремесла и торговли, а великие географические открытия привели к перемещению торговых путей, что и предопределило неизбежное отставание стран Восточной Европы  от Западной.

            Автор данной статьи вполне отдаёт себе отчёт в необычности слова «легенда» применительно к придуманному в 18-ом столетии термину «татаро-монгольское иго». Но взгляды автора по этому вопросу, как будет ясно из дальнейшего, не соответствуют официально принятой трактовке действительного исторического процесса. Так, в исторической литературе принято считать, что татаро-монгольское иго на Руси длилось почти 250 лет, было очень тяжким и буквально иссушало душу русского народа.

            Но так ли это? Над какой, собственно, частью Руси, и над каким этническим элементом ее населения нависло это «зловещее» татаро-монгольское иго? Была ли практика признания высшего суверенитета полукочевых государственных образований чем-то новым и тяжким для этого народонаселения? Не были ли отношения вассалитета вполне нормальными для периода Средних веков? Существовало ли 250-летнее «иго» татаро-монголов действительно против желания правящей верхушки Московского княжества?

            Начнём с того, что Древнерусское государство не было однородным этническим образованием. Так, населяющие Киевское княжество поляне не были словенами. Поляне были евреями. Они не были автохтонами Среднего Поднепровья. Как считает профессор В. А. Пархоменко они были: «Выходцами с территории хазарского царства, вообще с юго-востока и, скорее всего, с Приазовья»1

От мест обитания в излучине Азово-Донских степей они и получили своё название – поляне. До их прибытия в Среднее Поднепровье, их ещё иначе называли аллане. Этимология этого слова еврейского происхождения, где ал – это предлог на, а лан означает, вспаханное поле. Так горские евреи называли тех евреев, которые жили среди вспаханных полей Приазовья.

Аллане не были осетинами, как то пытаются представить многие российские историки. Осетины назывались ироны. Согласно А.В. Гадло: «Это имя созвучно настоящему наименованию Осетии – Ир/Иристон и самоназванию восточной диалектной группы Осетин – ирон».2

Так что, пришедшие из Азовских степей, и основавшие Киев, поляне были евреями, исповедующие иудаизм. Их еврейство косвенно подтверждается летописцем «Повести временных лет», когда он пишет, что окружающие полян племена: «Ели всё нечистое»,3 а  поляне, надобно полагать, ели чистую пищу, то есть кошер. Поляне христианства не принимали, и Владимир их не принуждал к этому. С принятием Русью христианства поляне исчезают со страниц летописи и появляются жиды-евреи.

На западе поляне граничили с германскими племенами древлян, которые в 945 году убили князя Игоря. В «Повести временных лет», которая писалась, примерно, через двести лет после этого события утверждалось, что древляне были словени. Однако Лев Диакон, который родился около 950-ого года, пишет, что Игорь: «Отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое».4

Это сообщение Льва Диакона вызвало горячую дискуссию среди российских историков, которые пытались доказать, что Лев Диакон ошибся, причислив древлян к германцам. Создалась парадоксальная ситуация. Лев Диакон, будучи почти современником тех событий, не знал, что древляне словени и принимал их за германцев, а российские историки двадцатого столетия точно знали, что древляне это словени. В то же время они проходили мимо того факта, что словенское имя древляне это всего лишь на всего перевод с германского слова тервинги. Таким образом прав был всё таки современник тех событий Лев Диакон, который указывал на то, что на запад от полян обитало германское племя тервингов: «Это племя отличалось от племён, составивших ядро древнерусской народности, и по происхождению, и по обрядам, и по диалекту».5   Что же касается населения Переяславского и Черниговского княжества, то оно издревле было разбавлено тюркской кровью торков и печенегов, известных под общим названием «чёрных клобуков». Рязанское, Смоленское и Северское княжества населяли западнословенские  племена вятичей и радимичей. По южным землям Руси обитали фракийские племена уличей-тиверцев, предков нынешних молдаван. Из трёх новгородских концов только один был словенским, другой чудским, третий именовался неревским или меревским. Угро-финское племя меря было основным населением и Ростово-Суздальского княжества или, как его будут называть впоследствии, Московии.

            Население Ростово-Суздальского княжества всегда было враждебно настроено против населения Киевского княжества. Попытки некоторых историков доказать, что население Ростово-Суздальского княжества заселялось выходцами из Киевской Руси и, таким образом, Суздальская Русь якобы является восприемником культуры Киевской Руси, звучат неубедительно. Миграция населения из Киевской Руси в основном обходила Ростово-Суздальское княжество или Белую Русь стороной, и беженцы селились в земле Новгородской и на Крайнем Севере. Здесь на Севере, а не на Московщине сохранились легенды и былины киевского цикла. Интересным явлением является также и то, что именно в Земле Новгородской в середине пятнадцатого столетия стала распространяться ересь жидовствующих. Как о том пишет В. Н. Дёмин: «Дело в том, что в повальном увлечении новгородцев (а ещё ранее и москвичей) ветхозаветной проблематикой вообще и талмудической, в частности, виноваты исключительно сами русские. Иудеи лишь удовлетворяли, так сказать, природную любознательность русского люда. Мало того, предостерегали народ от чрезмерного увлечения “запретным плодом”. Разве виноват Захарий Схария в том, что новгородские дурни осаждали его со слёзной просьбой сделать им обрезание? Так что во всём случившемся обвинять следует только себя и никого более. Как говорят в народе: “Неча на зеркало пенять, коли рожа крива.”» 6

Не были ли эти новгородцы потомками полян, покинувшими Киев, после зловещего погрома 1113 года и, впоследствии, принявшими христианство. Теперь, через столетия, их правнуки, возможно, захотели вернуться к вере своих праотцев. Ведь, если у человека есть хоть капля еврейской крови, он и в восьмом поколении вспомнит, что он еврей.

Что же касается глубокой старины, то в начале 10-ого века население Киевской Руси платило дань хазарам. Когда же киевские князья разбили хазар, племена вятичей и мери подпали под их владычество и вынуждены были платить им дань.

            Однако дань, выплачиваемая киевским князьям, показалась вятичам тяжелей хазарской дани. Поддержанные угро-финскими племенами Верхнего Поволжья, вятичи открыто выступили против Киева. Положение оказалось настолько серьезным, что князь Святослав вынужден был отложить свой поход на Дунай и двинулся в 966 году в леса Рязанщины на усмирение восставших племён.

            В 988 году мерянские племена, которые обитали в районах Ярославля, Костромы, Галича Мерского, Нерли, озера Неро и Плещеево, низовьев Шексны и Мологи, были, как и Новгород Великий, насильно обращены в христианство. Но уже с 1024 – 1054гг. по будущей Московии прокатилась волна восстаний под руководством волхвов. Восставшие повсеместно возвращались к отечественным богам. И хотя бунты были подавлены, дух недовольства еще долго тлел в этих местах.

            В 1054 году, после смерти Ярослава, в верховьях Волги и Камы выделяется самостоятельное княжество под главенством династии Рюриковичей с православным вероисповеданием и словенским господствующим языком, как средством общения всех племен, принявших христианство. Впрочем, наряду со словенским, ещё долго сохранялся угро-финский говор местных племен. Так, одним из четырнадцати языков, на которых говорил Владимир Мономах, был и язык народа меря. Этот язык просуществовал на Московщине до 16-го столетия, когда он окончательно был вытеснен русским.

            Несмотря на то, что в Ростово-Суздальской Земле и в Киеве правила одна и та же династия, как этнический состав, так и культура, и интересы двух княжеств были глубоко различны. В то время как Белая Русь – Суздальщина развивалась в направлении монархического абсолютизма и административной централизации, Юго-Западная Русь вместе с Киевом развивалась в направлении конституционализма и политической децентрализации. Общность династии не могла подавить чувства вражды, испытываемое  двумя народностями друг к другу. Аналогичных примеров достаточно и в истории Западной Европы. Так Стюарты правили и в Англии, и в Шотландии, и в Уэллсе, тем не менее, они не могли предотвратить взаимно враждебных чувств этих народов. Нечто подобное можно сказать и о Бурбонах  как во Франции, так и в Испании.

            Что же касается взаимоотношений Белой Руси и Киевского княжества, то достаточно привести такой пример. Когда войска Андрея Боголюбского под командованием его сына Юрия в 1169 году взяли Киев, то суздальцы подвергли город такому жестокому погрому, заодно пограбив и осквернив все церкви и храмы, что, как указывает летописец, и «поганые»  не позволяли себе такого.  «Была тогда на всех людях стон и туга, скорбь неутешная и слёзы непрестанные».7

            После суздальского разорения Киев долго не мог оправиться, хотя и был вскоре освобождён князем Изяславлем из-под власти северных князей. Перед самым нашествием монголов Киев находился в руках Даниила Галицкого, который держал здесь своего тысяцкого Димитрия.

            Обратимся теперь к Белой Руси. Здесь в часы страшных испытаний Великий Князь Юрий проявил себя как неразумный политик и бездарный полководец. Он не пришёл на помощь волжским болгарам, которые какое-то время смогли оказывать серьёзное сопротивление Батыю. После чего в 1237 году дал себя окружить на реке Сити и наголову разбить.

            Настоящее сопротивление на Руси монголы встретили только у Козельска. Простояв под его стенами две недели, они взяли его, сожгли, не оставив никого в живых, назвали «злым» городом и отхлынули в свои степи, мимоходом спалив небольшой городок Москву, которая впервые упоминается в Летописи под 1147 годом.

            Это был вначале небольшой мерский посёлок на Москве-реке, который укрепил и расширил князь Юрий Долгорукий. Он принимал там своего союзника – князя Новгород-Северского. С этого момента Москва становится инородным телом в самой Белой Руси, куда князь Юрий сгонял людей различных этнических групп, от волжских булгар до греков. Став административным центром, Москва подчинила и поставила на службу своим интересам угро-финский Север. Интересы её пришлой знати столкнулись с интересами местной и, когда в 1263 году при князе Даниле Москва становится самостоятельным княжеством, её первейшая цель – расширение и отвоевание как можно более обширных земель у автохтонной знати. И тут, как нельзя кстати, пришлись монголы.

            По мере расширения территории Московского княжества, территория Белой Руси уменьшалась и, наконец, совершенно была поглощена Московией. Тогда-то термин Белая Русь был перенесен на Западные земли, отвоёванные у Литовского княжества; в основном это были земли бывшего Полоцкого княжества. Так что, с самого своего становления Московское княжество возникает как сила агрессивная. Именно в расширении и заключается жизненная энергия Московии. Представим себе, что ей не  удалось бы вырваться к морям, простереть свои владения на Запад и Восток, прорваться за Волгу. Кто бы сейчас говорил о московитах больше, чем о мордве, чувашах, удмуртах и других мало кому известных народах Заволжья? Но к Московии в полной мере относится известная пословица: не было бы счастья, да несчастье помогло. Москва обязана своим возвышением тому, что московские князья пресмыкались перед монгольскими ханами. В течение столетий они были верны политике Александра Невского – политике, основанной на рабской покорности монголам и вымаливании у них милостыни. Они никогда и не думали бороться с так называемым «татаро-монгольским игом».

            Более того, некоторые историки считают, что: «...это время было периодом наибольшего благоденствия для большинства живущих на территории Северо-Восточной Руси, не исключено, и всей Руси за всю историю Восточной Европы нашего тысячелетия».8

            Автор объясняет это тем, что большинство населения в это время уходило в леса подальше от концентрации княжеской власти, избавляясь, таким образом, от повинностей и междоусобиц. В лесных деревнях жило тогда 89% населения Руси, куда татары никогда не заходили. К этому надобно добавить, что 5000 рублей татарской дани Иван Калита выплачивал из своей казны. Надобно думать, что это было не столь уж большим обременением для московских доходов, коль такую же сумму денег его сыновья и правнуки добровольно взносили для поддержки Константинопольской патриархии.

Как считает Лев Гумилёв: «Союз с татарами оказался благом для Руси с точки зрения установления порядка внутри страны... Так союз с Ордой во второй половине 13 в. Принёс Северо-Восточной Руси вожделённый покой и порядок.

Более того, русские княжества, принявшие союз с Ордой, полностью сохранили свою идеологическую независимость и политическую самостоятельность... Одно это показывает, что Русь была не провинцией Монгольского улуса, а страной, союзной великому хану, выплачивающей некоторый налог на содержание войска, которое ей самой было нужно».9

            Иная судьба ожидала Киевскую Русь. Под Киевом монголы появились в 1240-ом году. Взяв его штурмом, они затем вырвались на просторы Европы. Здесь, 9 апреля 1241-ого года под Легницей, они нанесли сокрушительное поражение польско-германскому войску. Через два дня у реки Шайо Субэдей одерживает блестящую победу над венграми и захватывает Пешт.

            Но несмотря даже на падение столицы государства Эстергома, монголам не удалось закрепиться в венгерской равнине, которая могла бы служить им хорошей кормовой базой для лошадей, потому что они не смогли сломить сопротивления венгров. Втыкая свои косы в землю, чтобы затруднить наступление монгольской конницы, венгерские крестьяне стояли насмерть.

            В этих боях монголы понесли большие потери. Многие из них, по свидетельству Плано Карпини, были убиты в Польше и Венгрии. К тому же, они не ожидали встретить здесь столько каменных крепостей, брать которых они были совершенно не приучены. Так, одержав победу в поле, город Легницу они  взять  не смогли. Под Рацибужем и Вроцлавом они также не добились успеха, а под Ольмюцем потерпели поражение от чешского воеводы Ярослава из Штернберга и поспешно удалились в Венгрию. Из Венгрии они попытались прорваться в Австрию, но не смогли взять город Нейштадт, который защищало всего лишь пятьдесят рыцарей и двадцать арбалетчиков. Узнав, что на выручку города идёт большое войско во главе с чешским королём Вячеславом, монголы не решились вступить с ним в бой, и перешли на правый берег Дуная. В это время, как нельзя кстати, пришла весть о кончине в Каракоруме Великого Хана Угедея, и это послужило благовидным предлогом, чтобы не теряя лица, удалиться на Восток. Однако сам Хан Золотой Орды Батый в Каракорум так и не поехал, а обосновался в низовьях Волги, где когда-то обитали хазары.

            Таким образом, в свете всего вышеизложенного, заявление некоторых историков о том, что героическое сопротивление русского народа спасло народы Западной Европы от татаро-монгольского порабощения, потому что к западным рубежам русской земли они вышли уже ослабевшими, в лучшем случае, выглядит, как художественный вымысел. Монгольский нож прошёл сквозь Русь, как по маслу, не встретив нигде, кроме Киева, серьезного сопротивления. Всего четыре месяца им понадобилось, чтобы взять этот город. Киев пал 6 декабря 1240 года, а уже в конце марта следующего года монголы появились во всей силе на границе Польши и Венгрии, по пути разорив и разрушив четырнадцать из четырехсот русских городов. Русские князья не сумели организовать и выставить против монголов равные им по численности силы. И хотя монголов было не так уж и много, примерно тысяч сорок, небольшие дружины русских князей в 300 – 700 человек, они легко сметали со своего пути.

            Вместе с тем, нельзя согласиться и с теми историками, которые утверждают, что монголы не шли на завоевание Европы, а только стремились наказать непокорных им половцев, хотя бы только потому, что ко времени появления монголов на западной границе Руси, половцев не было не только в Польше, но и в Венгрии. По словам татарского историка Г. Газиза, Батый обрушился на Польшу: «По совету одного русского воеводы».10  Так что своей свободой народы Западной Европы обязаны, прежде всего, своей героической борьбе с монгольскими нукерами и своим победам над ними.

«Наступление, начатое на Нижнем Поволжье, окончательно захлебнулось на побережье в Далмации, у границ Италии. Известие о смерти великого хана Угедэ (1241г.) стало хорошим предлогом для поспешного отступления через Боснию – Сербию – Болгарию (где болгары и влахи нанесли врагу большой урон) – Русь – за Волгу. Монгольский поход на Европу кончился провалом».11

Татаро-монголы никогда добровольно не отказывались от своего суверенитета над завоеванными ими странами и от получения ежегодной дани. И в то время как Северо-Восточная Русь охотно признала верховную власть татар и стала частью Золотой Орды, Западная Русь отказалась признать над собой татарский суверенитет и выплачивать им дань. Полоцкая Русь лежала совсем обезлюдевшая и разоренная, когда через 18 лет после Батыева нашествия в 1258 году в белорусских землях появился племянник короля Миндовга литовский князь Радивил Монтилович. На красивом возвышении князь Радивил нашёл замок Новогрудок, разрушенный Батыем, отстроил его и сделал центром своего княжества. Так «...без розляня крови (бо не было кому боронити) опановал великую часть Русской земли и почал писатися Великим Князем Новгородским».12

            Потом Радивил двинулся дальше на Подляшье и восстановил порушенные Батыем города: Берестье, Хмельник, Дорогичин, Сурож, Белско, Бранско и т. д. «Тые все замки знову побудовал Радивил, а Русь, христиане, которые были по оном несщасливом спустошению Батыевом зоставили, принял их ласкове в свою оборону, а они ему на послушенство присягали. Так Радивил моц и пановане свою в русских князствах и замках предреченных снадне за короткий час размножил, разширил, и писался таковым титулом: Радивил Монтилович Жомойтский и Литовское земли дедичный пан, первший Великий Князь Русский Новгородский».13

            Если принять во внимание, что «Литва» - это было словенское племя велетов-лютичей, обитавших в пределах нынешней Гродненщины и Виленщины, то станет более, чем понятно, почему словенские племена кривичей, полочан, дреговичей и кимеров приняли их помощь, ассимилировались с ними и создали единый литовский народ. Кроме того, литовские князья, будучи по материнской линии правнуками Рюрика, имели законное право на полоцкий престол.

            Что же касается народа, теперь называемого литовцами, то их историческое название было «жмудь». Их прародиной было Закарпатье, оттуда они переселились на северо-запад и осели севернее реки Неман, сохранив свою народную самобытность, религию, язык. Они не были словенами и с ними не ассимилировались. Впоследствии летописцы ошибочно присвоили им название литовцев, смешав их с лютичами.

            Пока князь Радивил собирал и укреплял Землю русскую, Хан Золотой Орды Берке не мог помешать этому процессу, потому что много тюменей Золотой Орды осенью 1255 года он отправил на завоевание Сирии. Воспользовавшись этим, восстали Даниил Галицкий и Миндовг. Против них в 1258 году Берке отправил 30-ти тысячную армию под командованием военоначальника Бурундая.

            Вначале Бурундай обрушил свои силы против Миндовга, но тот умелыми манёврами избежал решительного сражения. Не достигнув своей цели, монголы в 1259 году двинулись на Галицкую Русь. Устрашенный нашествием монголов, Даниил через Польшу бежал в Венгрию. Галиция же и Волынь признали суверенитет монголов.

            В 1260 году Хан Берке приказал своим тюменям возвращаться из Сирии домой. Отказ Хана Берке поддерживать Хулагу-хана, в его стремлении покорить Египет привёл к разрыву дружеских отношений между двумя Ордами и длительной, кровопролитной войне между ними. К тому времени золотоордынцы стали мусульманами, злейшими врагами своих соплеменников и союзниками мамлюкского Египта. Ожесточенная борьба между ними продолжалась с переменным успехом вплоть до смерти Хулагу в 1265 году. В результате этой борьбы Золотая Орда слабела, и ей уже было не до земель Западной Руси, то Белая или Заволжская Орда решила прибрать их к своим рукам.

            В 1263 году заволжский темник Кидань прислал татарских послов в Новогрудок с требованием, чтобы литовцы заплатили дань за пять лет со всех подвластных Радивилу белорусских земель. Радивил задержал послов, обещал выплатить дань, а сам тем временем бросился тайно собирать войска. Когда было собрано литовское войско, и на помощь пришли братья: виконт Жомойтский и Живинбунд Литовский со своими полками, Радивил отказался платить дань, и послал Киданю, вместо золота и драгоценных украшений, пару стрел. Отослав послов, князь Радивил двинулся к Мозырю над Припятью, куда по данным разведки должны были прибыть монголы, переправившись через Днепр.

            Темник Кидань расположился над Днепром в устье Припяти, между тем как его отряды рыскали по всему краю, опустошая все окрест. Выбрав удобное время, князь Радивил нанес удар по татарам вместе с новогрудцами, слонимичами, пищанами, жмудинами и литвою. Татары мужественно защищались, однако были разбиты, а Киданю с трудом удалось спастись бегством. Разгромив и другие татарские отряды и освободив пленных и добычу, князь Радивил, в большой славе вернулся в Новогрудок, где, будучи уже в годах, вскоре умер.

            Таким образом, уже через двадцать лет после татаро-монгольского нашествия власть Золотой Орды над Западной Русью прекратилась, причём в 1263 году, более чем за сто лет до Куликовской битвы, ордынцам было нанесено страшное поражение в излучине рек Днепра и Припяти. И с 1263 года мы наблюдаем новый процесс развития Русской государственности с центром на Западе.

            Именно эта победа вдохновила русский народ на борьбу за свою независимость. Повсеместные восстания против монгольского присутствия прокатились и в других княжествах Юго-Западной Руси, после чего сбор дани был отдан на откуп русским князьям. Дань эта не обязательно должна была доставляться непосредственно Верховному Хану в Каракорум, а передавать её можно было через одно из подвластных Каракоруму ханств. Московские князья предпочитали отвозить её в Золотую Орду. Но после смерти Хана Берке из неё выделилась Ногайская Орда, вскоре она вообще распалась на целый ряд независимых ханств, и продолжала существовать только в легендах московских царей, которые и были прямыми преемниками золотоордынских ханов. Под этим предлогом впоследствии они завоёвывали, что на их языке называется, собирали, ханства Золотой Орды. Они, вообще, всё завоёвывали, то, бишь, собирали, и земли Киевской и Полоцкой Руси, и татарские ханства.

            Но в 1272 году, как на то указывает «Хроника Литовская и Жмойтская»: «Балаклай, великий царь татар заволских, которые были в той час найможнейшими межи иншими татарами», опять послал послов с требованием дани, в чём ему было отказано. Более того, татарским послам и их слугам были отрезаны губы, носы и уши, и отосланы Балаклаю со словами, что такая участь ждёт и его самого, если он не прекратит требовать дани. Тогда с великою силою татар Хан Балаклай пришёл на белорусскую землю, но князь Скиримонт Микгайлович, внук славного Радивила, встретил его во главе своих белорусских полков на границе в Кайданове и поразил наголову. В этом же бою погиб и Балаклай. После этой победы князь Скиримонт перешёл Днепр и освободил Мозырь, Стародуб, Карачев, Чернигов и Туров.

            Однако татары не успокаивались и в «Року 1276 Курдан солтан, царь заволский мстяся забитого отца своего царя Балаклая, от литовских и русских князей (забитого) под Кайдановым, зобрал все орды свои Заволские, Ногайские, Казанскую, Крымскую и тягнул на руские князства, огнём и шаблею плюндруючи»14

            «Того же лета ходиша татарове и Рустии князи на Литву» - под 1275 годом сообщает нам владимирский летописец».15

            Таким образом, принимая во внимание разницу между летоисчислением белорусского летописца, для которого год начинался с 1 сентября, и владимирского, для которого он начинался с 1января, можно установить, что нашествие имело место осенью 1275 года по владимирскому летоисчислению или в начале 1276 года года по белорусскому.

            Против этой силы выступил князь Новогрудский Тройнята Скиримонтович. К нему на помощь пришли два брата, стоявшие во главе Карачаевского и Черниговского княжеств, Писсимонт Туровский и Стародубский. Прибыл Великий Князь Киевский Святослав, Семион Друцкий, Давид Луцкий, княжата Волынские.

            Пройдя по южной окраине Владимиро-Суздальского княжества, татары вышли в район Припяти, и расположились станом за Мозырем над рекой Окуневкой.

            Сюда, где расположился татаро-русский стан, подошли литовско-украинские рати и смело атаковали врага. Битва началась ранним утром и продолжалась весь день. Обе стороны дрались с большим ожесточением, но к вечеру сопротивление татар и русских было сломлено, и они побежали. Преследование продолжалось до глубокой ночи. Лишь с небольшой частью сил Курдану удалось спастись. Много полегло в этом бою и литовско-украинского рыцарства. Полегли на поле боя Любарт Карачевский, Писсимонт Туровский, братья Тройняты, Симон Друцкий и Андрей Давидович.

Вот как описывает эту битву Матвей Стрыйковский: «Сам Тройнята со своими братьями Любертом и Писсимонтом, собрав новоградское, подлясское, литовское, стародубское, черниговское, туровское рыцарство тут же двинулись против татар, к Мозырю. Так же и князья: Киевский Святослав, Семён Михайлович Друцкий, и Давид Михайлович, Луцкий и Волынский со всеми своими войсками и приближенными прибыли им на помощь, вполне сознавая, какая опасность грозит им от татар. Соединив свои силы, они тем охотнее двинулись к боевому стану за Мозырем, над рекой Окуневкой, где расположился лагерем сам царь. Там и произошла ожесточённая битва, которая продолжалась с утра до вечера, как свидетельствуют все летописи, Русь и  мужественно сражались за свою свободу и освобождение от татарской зависимости. Татары же, защищая награбленное добро, добычу и невольников, оказывали упорное сопротивление, и наносили мощные удары в ответ, но под вечер начали отступать. А Русь тем смелее громила, била, секла, колола, расстреливала, топила в реке нестройные толпы, убегающих татар. Так на голову были счастливо разгромлены на реке Окунёвке войска Заволжских, Ногайских и Крымских татар. Сам царь Курдас, султан с малой дружиной едва убежал к себе в орду, а Русь с Литвой освободили пленников, отбили награбленное добро и с великой славой вернулись в свои края».16

Так бесславно закончились притязания татарских ханов на Земли Северо-Западной Руси.

Теперь обратим внимание на тот факт, что северные летописи ничего нам не говорят о результатах похода. Но приём замалчивания своих поражений, отнюдь не нов для русских летописей. Возьмём, к примеру, Повесть временных лет, напрасно мы будем искать там сообщения о поражении князя Святослава на Дунае. О нём мы узнаем только из греческих источников. Так что, если бы татаро-русские войска одержали на Окунёвке победу, летописи не преминули бы нам об этом сообщить.

А. Н. Насонов так же обратил внимание на тот факт, что: «Летопись неохотно сообщает о походе татар в 1275 году на Литву с участием русских князей; поход этот, между прочим, сопровождался опустошением тех русских земель, через которые проходили ордынские войска, а успех похода был более чем сомнительным; мы не знаем даже, кто из русских князей в нем участвовал».17

Очевидно, Грумм-Гржимайло также имеет в виду поход, возглавляемый ханом Заволжской Орды, в котором принимал участие и хан Ногай, когда пишет: «Уже в 1276 году в составе его войск, громивших Литву, находились дружины местных русских князей».18

Он не упоминает, чем закончилось это нашествие. Из его изложения создаётся впечатление, что это был один из многих грабительских набегов на земли Юго-Западной Руси. Однако такой взгляд не соответствует действительности, потому что монголы никогда не совершали грабительских походов против княжеств, признающих их суверенитет и регулярно выплачивающих им дань. Неразумно было бы для них убивать куриц, несущих им золотые яйца. Примером может служить та тишина и покой, которым наслаждалось Московское княжество под властью Золотой Орды. В то время на Москве развивались ремёсла, торговля, живопись, искусство.

«Если бы монгольские ханы приняли православие, они бы, по всей вероятности, превратили бы своё царство в монголо-русское государство, хотя этого не произошло. При всём их покровительстве православной церкви, ханы Золотой Орды, в конце концов, были обращены не в православие, а в ислам. Это обстоятельство помешало становлению Русского государства с центром в Сарае, и повело к длительному историческому процессу образования Русского государства с центром в Москве,  в которое вошла и часть тюрко-монгольского населения».19

Так, по мнению Г. Вернадского, определился дуализм российского менталитета. То есть, являясь наследницей политической и административной идеи монгольских ханов, Москва в духовном плане была наследницей Византии.

Если принять во внимание точку зрения Вернадского, то можно прийти к выводу, что вряд ли московские летописцы 15-ого столетия могли духовно дорасти до всесловенского единства и радоваться победе белорусско-литовского оружия над монголами, в состав которых входили и их войска. Нельзя не согласиться  в этом вопросе с В. А. Чемерицким, что: «В отличие от московских сводов 15в., в которых история Великого княжества Литовского почти не находила своего отражения, в Белорусско-литовской летописи 1446г. она заняла равноправное положение рядом с историей Московского и Киевского государств»20

            Именно уникальность данных Белорусско-Литовской летописи дают возможность правильно осветить некоторые важнейшие события истории русского народа. А эти летописи однозначно свидетельствуют о том, что татаро-русские войска в грандиозной битве на реке Окунёвке потерпели полное поражение и, исходя из вышеизложенного,  нет никакого основания,  им  не доверять. 

            По количеству сошедшихся сил эта битва на реке Окуневка смело может быть названа, битвой народов, как то имело место на Каталуанских полях. А по своему значению стоит гораздо выше Куликовской битвы, потому что она положила конец татаро-монгольским притязаниям на все южные и западные земли Руси, и обеспечила нормальное экономическое и культурное развитие Русско-Литовского государства.

            Значение же Куликовской битвы, более известной в истории, чем Окуневской, совсем не то, которое ей придают русские историки. Она вовсе не вдохнула никакой надежды в душу московитов, которые ещё сто лет после неё продолжали платить дань Золотой Орде, в то время как уже почти все земли бывшей Киевской Руси были свободны от татарского суверенитета. Более того, теперь Литва пытается установить свой суверенитет над татарскими ханствами бывшей Золотой Орды. Почти за сто лет до окончания «татаро-монгольского ига» над Московской Русью Великий Князь Витовт говорил Хану Золотой Орды Темир-Кутлую: «Бог покорил мне все земли, покорись и ты мне будь мне сыном, а я тебе буду отцом, и дай мне всякий год дани и оброки; если же не хочешь быть сыном, так будешь рабом, и вся орда твоя будет предана мечу». Испуганный хан соглашался на все требования Витовта, который, видя такую уступчивость, начал требовать, чтоб на деньгах ордынских чеканилось клеймо литовского князя; хан просил три дня срока подумать. Но в это время пришёл к нему Эдигей; старик, узнавши об условиях, сказал хану: «Лучше нам умереть, чем согласиться на них».21

            И грянул бой. Эта битва на реке Ворскле в 1399 году отличалась особенной ожесточённостью, но к вечеру литовцы не выдержали и побежали. В упорном бою татарам удалось отстоять свою независимость. Так мужество и воинское искусство татарского эмира Эдигея взяло верх над горячностью и бахвальством литовского князя.

            Что же касается Куликовской битвы, то нелепо связывать её с борьбой против «татаро-монгольского ига», с которым Москва и не думала бороться. На Куликовом поле она отнюдь не выступала против хана “Золотой Орды” Тохтамыша, а против узурпатора власти темника Мамая. Никто бы сейчас и не помнил об этой битве, если бы российским историкам не нужно было доказывать, что московские князья боролись с «татаро-монгольским игом», а не использовали его в целях завоевания, то есть «собирания» русских земель под своей властью. Так, вопреки фактам, произошла фальсификация истории.

            Российские  историки были, прежде всего, историками Москвы и ход истории рассматривали с точки зрения её выгод и успехов. И когда Карамзин создал монументальную «Российскую историю», в которой проводил идею руководящей роли Москвы в её борьбе за низвержение «татаро-монгольского ига» и создание Российской империи, то для  Окуневской битвы там не нашлось места, а белорусско-литовские летописи были объявлены ненадёжным источником. При этом стоит отметить, что ещё с того момента, как митрополит Петр утвердил свой престол в Москве, московские князья получили полную идеологическую поддержку церкви, которая и формировала общественное мнение того времени: всё, что хорошо Москве, хорошо русскому народу.

            Разве можно найти в трудах российских историков осуждение деятельности Александра Невского за то, что он по черной злобе и зависти к брату Андрею навёл полки неврюевы на Русскую Землю? Но зато вы можете найти в них панегирик ему, за то, что он выкупал русских пленников из Орды и заселял ими свои пустующие земли. А не наведи он татар на Русь, и пленников бы не было в Сарае. Каждый школьник знаком с его крылатой фразой: «Кто к нам на Русь с мечом придет, тот от меча и погибнет». Но не видно было, чтобы татары гибли от этого меча; да и сам Невский за честь считал для себя ласку татарскую.

            Если, скажем, Олег Рязанский на помощь московскому князю не приходит, боясь за свою землю, по которой путь татарский лежал на поле Куликово, то за это он назван «Черный Олег». А когда Москва Рязань палила, то она ее, конечно, воссоединяла. Когда Ольгерд выжидал исхода Куликовского сражения, то у него, конечно, планы были коварные, а вот когда русские князья вместе с татарами «иго» монгольское Литве навязать хотели и Литву в 1276 году пустошили, то они это делали не от злого сердца, конечно, и дело вполне понятное, потому что не могли иначе. Завоевание Москвой Великого Новгорода тоже явление глубоко прогрессивное. Нельзя же допустить существование двух русских государств. Русь должна быть единой. Это только у немцев может существовать два немецких государства: Германия и Австрия. А русское вне Московской империи обязательно было бы завоёвано иноземцами.

А сумей Новгород отбиться от Москвы, и была бы это экономически развитая страна, наподобие скандинавских стран. Правда, не мог бы тогда новгородец тешиться мыслью, что он гражданин самой огромной державы, и при случае: «От края и до края, стальной щетиною сверкая» встанут русские полки. Но зато у него на столе вместо краюхи чёрного хлеба, да кваса, было бы мясо, молоко да масло. А Москва или Петербург не были бы единственными центрами культурной жизни страны. Возьмём, к примеру, Финляндию, выделившуюся из империи в 1917 году. Разве материально-культурная жизнь финнов не выше, чем российского гражданина? Но российские историки, проводя одну и ту же имперскую концепцию, не могут допустить и мысли о том, что Москва сыграла негативную роль в исторических судьбах, как русского, так и не русских народов. И поэтому они не могут признать, что не Москва, а Новогрудок, не московские князья, а литовские освободили основные южные и западные земли бывшего Древнерусского государства от монгольского суверенитета. Не Куликовская битва, а Окуневская была решающей в судьбах словенских племён. И в этом сказался логичный ход исторического процесса, ибо трудно себе представить, чтобы экономически и культурно развитые земли Киевской Руси долго сносили суверенитет полукочевой цивилизации.

            Другое дело на северо-востоке, где проводником промонгольской политики была Москва в её борьбе с Тверью за гегемонию в этом крае, с ее стремлением завоевать другие, не принадлежащие ей земли Владимиро-Суздальского княжества. И в этой борьбе Москва умело воспользовалась монгольским суверенитетом для своей же выгоды.

            Историческая правда состоит в том, что, в то время как Москва только начинала свою историческую карьеру, на юго-западе уже образовалось сильное, жизнеспособное русско-литовское государство с центром в Новогрудке, отстоявшее свою свободу и независимость во второй половине 13-го века от татаро-монголов и впоследствии успешно боровшееся, как с нашествием немцев так и московитов.

            В. А. Черемицкий в своей статье «Работа автора Белорусско-Литовского свода над русскими источниками» пришёл к выводу, что: «...существовали определённые общественные круги, признававшие Великое Княжество Литовское одним из главнейших центров объединения восточно-славянских земель и стремящихся продолжить осуществление общерусской программы, положенной в основу политики Великих литовских князей Ольгерда и Витовта»22

И тем не менее, развенчание легенды о победе московитов над татаро-монголами на Куликовом поле, находит ярых противников в среде российских государственников с имперским образом мышления, которые озабочены патриотическим воспитанием российского общества.

Однако событие, послужившее примером патриотического воспитания, выбрано ими крайне неудачно, потому что фактически на Куликовом поле московиты потерпели сокрушительное поражение, а не одержали победу. В лучшем случае это сражение можно трактовать, как содействие победе хана Тохтамыша над темником Мамаем.

Согласно Борису Соколову сражение на Куликовом поле происходило следующим образом: «Вначале татарское войско двинулось в атаку и потеснило русские полки. Однако в разгар сражения Мамай получил известие о появлении в своих владениях армии Тохтамыша, ранее подчинившего себе восточную половину Золотой Орды. Летописец Троице-Сергиева монастыря знал о приходе Тохтамыша уже в конце сентября 1380 г. Вполне вероятно, что Мамая эта тревожная весть достигла ещё раньше, прямо в день Куликовской битвы, 8 сентября....

Движение Тохтамыша в западную, Мамаеву, часть Золотой Орды сделало для Мамая бессмысленным продолжение Куликовской битвы. Даже победа над русским войском привела бы к большим потерям Мамаевой армии и сделала бы ее бессильной отразить нападение Тохтамыша. О походе же на Русь и думать не приходилось.

Единственный выход Мамай видел в том, чтобы как можно скорее вывести основную часть своих войск из сражения и повернуть их против грозного соперника. Но выйти из боя – задача непростая. Отступление главных сил необходимо было прикрыть арьергардом. В качестве такового Мамай оставил всю свою пехоту, у которой всё равно было мало шансов уйти от русской погони. А чтобы у пехотинцев-наёмников не возникло соблазна раньше времени сдаться в плен, полководец придал им достаточно многочисленный отряд кавалерии.

Присутствие татарских конников поддерживало у генуэзских пехотинцев иллюзию, что битва продолжается в соответствии с прежним планом. Татары же не давали пехоте сдаться в плен и сами в плен не сдавались, рассчитывая в конце боя прорваться в конном строю. Когда вся пехота погибла, кавалерия арьергарда частью полегла при прорыве, частью сумела уйти. Потому-то и не было пленных на Куликовом поле....

Надо учитывать и то, что ратники-ополченцы уступали в боевом опыте профессиональным воинам-ордынцам».23

Такой ход, описываемого сражения, вразумительно объясняет многие загадочные места Летописи.

Во-первых, русским самим было непонятно, почему, смяв русское ополчение, татары прекратили преследование, и начали отступать. И тогда, уже гораздо позже, возникла легенда о десятитысячном кавалерийском отряде Боброка Волынского, якобы ударившего в тыл татарам.

Во-вторых, если бы своей победе русские были обязаны удару засадного полка, то, почему бы им тогда было непонятно, чему они обязаны этой победе.

И, в-третьих, если бы татары потерпели поражение на Куликовом поле, то должны же были быть пленные, но пленных не было. Где были пленные?

Нельзя не согласиться в этом вопросе с Н. И. Костомаровым, который по этому поводу пишет, что: «Известие о засаде взято из повести о мамаевом побоище, которая существует во множестве отдельных списков и также вошла целиком в никоновский свод летописи. Повесть эта заключает в себе множество явных выдумок, анахронизмов, разным образом и преданий, образовавшихся в народном воображении о Куликовской битве уже позже. Эта повесть вообще в своем составе никак не может считаться достоверным источником.

Русские обратились в бегство, и татары гнались за ними, а потом в девятом часу дня (т. е. в третьем или в три часа по нашему времясчислению) дело изменилось внезапно и, неизвестно по какой причине, татары в свою очередь обратились в бегство. Летописец приписывает такую перемену заступничеству Ангелов с Архистратигом Михаилом и св. Воинам: Георгию, Димитрию, Борису и Глебу».24

Здесь следует ещё иметь в виду, что князь Дмитрий, подставив народное ополчение под удар профессиональных воинов, совершил тяжкое преступление против русского народа, обрекая на полное уничтожение самое боеспособное её поколение на полное уничтожение. Нет никакого сомнения в том, что победа Мамая на Куликовом поле была бы полной, если бы он не прекратил преследование противника. Поведение же самого Дмитрия Донского не может не вызвать омерзения у каждого порядочного человека. Касаясь этого вопроса, Н. И. Костомаров пишет, что: «В “повести о мамаевом побоище” рассказывается, будто Дмитрий ещё перед битвою надел свою княжескую “подволоку” (мантию) на своего любимца Михаила Бренка, сам же в одежде простого воина замешался в толпе, а впоследствии, когда Бренок в великокняжеской одежде был убит и битва кончилась, Дмитрий был найден лежащим в дубраве под срубленным деревом, покрытый его ветвями, едва дышащий, и без ран. Такое переряживание могло быть только из трусости, с целью подставить на место себя другого, во избежание опасности, грозившей великому князю, которого черное знамя и особая одежда издали отличали от других: естественно врагам было всего желательнее убить его, чтобы лишить войско главного предводителя. Если принимать это сказание, то надобно будет допустить, что Дмитрий перерядился в простого воина под предлогом биться с татарами зауряд с другими, а на самом деле для того, чтобы скрыться от битвы в лес.

Искали его долго, наконец нашли лежащим под ветвями срубленного дерева. От места побоища до речки Мечи верст тридцать слишком; неужели, пока русские гнали татар до Мечи и возвращались оттуда (вероятно возвращались они медленно вследствие усталости и обремененные добычей), Дмитрий, не будучи раненым, всё это время пролежал под “срубленным деревом”? Очевидная нелепость»!25

Чтобы объяснить такое нелепое поведение Великого Князя, было придумано следующее объяснение, что, дескать, Дмитрий был избит татарами до потери памяти, так как он: «Прежде начал биться с татарами, да справа его и слева обступили татары, как вода, и много по голове его, и по плечам его, и по животу его били, и кололи, и секли».26

Лучше бы и не придумывали такие сказки, потому что ни один человек не смог остаться в живых, если бы его “били, кололи и секли”. А что же стало с теми татарами, которые его обступили и справа и слева? И как это они дали ему уйти живым и невредимым? И нашли то его далеко от бранного поля в дубраве. Следовательно, он в битве и не участвовал, а схоронился до её начала и лежал, очевидно, в своём дерьме, дрожа за свою шкуру. И нашли его: «Два ж некие от простых воинов уклонились на правую сторону к дубраве, одному имя Феодор Порозович, а другому имя Феодор Холопов, были же сии от простых, и нашли великого князя побитого весьма, едва только дышащего, под недавно срубленным деревом под ветвями лежащего, как мёртвого; и спали с коней своих, и поклонились ему».27

В своё время Карл Великий, отступая из Испании, и, будучи окружён басками, оставил свой арьергард в Ронсельванском ущелье, который полностью погиб, но ведь никому и в голову не придёт мысль утверждать, на этом основании, что Карл Великий потерпел в Испании поражение и был разбит басками.

Мамай совершил большее. Он сумел вывести свою армию с уже начавшегося сражения, что требует ещё большего военного искусства. Так на каком основании российские фальсификаторы, озабоченные патриотическим воспитанием своей молодёжи, могут утверждать, что татаро-монголы потерпели поражение на Куликовом поле? Несомненным здесь является одно, что если бы Мамай сумел сохранить свою генуэзскую пехоту, то неизвестно, как бы ещё сложились его взаимоотношения с ханом Тохтамышем, и кто бы выиграл сражение на реке Калке, близ Мариуполя в 1380 году.

Гибель генуэзской пехоты на Куликовом поле была и гибелью Мамая, который был убит из мести одним из генуэзцев в Феодосии. По своему происхождению Мамай принадлежал к той части половцев, которые полностью вошли в состав украинского народа. Он говорил на половецком языке, который своими суффиксами онко-енко наложили свой отпечаток на сладкозвучие украинского языка. Его обширные владения находились в Полтавской области на левом берегу Днепра. У его дочери, Елены Глинской не наблюдалось никаких монгольских черт лица. Она была красива той степной украинской красотой, которая так сильно покорила воображение Великого Князя Московского. Так что, нет никакого основания, доверять на слово ещё одному создателю мифа о Куликовской битве, Льву Гумилёву, что Мамай: «Был по происхождению монгол».28 Сегодня я бы сказал, что Мамай был украинец, и его потомки, князья Глинские были украинцы. 

татаро-монгольском иге