Хваленая информационная насыщенность жизни современного человека представляет собой один из системообразующих мифов общества "золотого миллиарда" и в основе своей имеет непрерывную редупликацию фрагментированных данных. В общем и целом, иллюзия информации, подобная этой, может быть экспериментально воссоздана путем измельчения энциклопедического словаря до состояния "конфети" и последующего подбрасывания в воздух. На полу зеркальной комнаты, в которой осуществляется опыт, следует разместить группу дующих вверх испытуемых, представляющих собой контент-креаторов и аудиторию.

Ускорение кажущейся жизни, происходящее не только в сфере умозрительного восприятия информации, но и в мире, где господствуют физические законы, а скорость оценивается в километрах в час, ставит перед собой задачу как можно быстрее перевести взгляд с одного фрагмента на другой, предлагая оценивать любое промежуточное состояние как пустой - и весьма гнетущий - материал.

Образ пустого и гнетущего материала очень живо воссоздается в имеющем огромную воспитательную роль кинематографе, выступая знаком отрицательного качества подготовки режиссера и проявляясь в хрестоматийных сценах "поездки" или, как вариант, "полета шаттла через атмосферу" в научно-фантастическом кино. Между тем, "скука", которая наполняет жизнь человека и усиленно пропагандируется как антитеза искрометному развлечению, которого необходимо достичь максимально быстро, основана на контринициатической социокультурной данности и отсутствии традиционных стандартов человеческого качества.

Отрицание созерцательности, личной заинтересованности в конструктивном диалоге с пространством и временем становится предметом воспитания в опытах переживания скучного и пустого материала. Проводя пять дней на скучной работе, человек в действительности проходит углубленный тренинг, приучаясь понимать самого себя в качестве скучного, лишнего приживальца, все время которого по-определению является пустым.

Результатом тренинга, начинающегося задолго до школьной скамьи и становящегося естественным следствием выживания в колыбели, является то, что при наличии на этой земле миллиарда китайцев и сотен онлайн-переводчиков, равно как и других ресурсов по китайскому, человек предпочитает не потратить тридцать секунд на исследование слова, а потратить десять на копирование статьи из википедии, в результате которого он становится креатором контента.

Аналогичным образом происходит с санскритом. Несмотря на то, что число нативных носителей языка, то есть брахманов, исчисляется не миллиардами, а тысячами, в сети есть непропорционально много источников по грамматике и лексике, обращение к которым может быть произведено в пределах микросекунд. Это не мешает, однако, обходиться с санскритскими терминами так, как если бы это были таинственные карты Таро, а то и вовсе никому не известные чернильные пятна, которые только и ждут того, чтобы их интерпретировали, вкладывая в дескрипцию всю силу собственной "душевности" и "понятливости" либо "руководствуясь соображениями наглядности", "с доброй целью адаптируя для иудеохристианина и русскоправославного".

Так, что касается древнеиндийских каст, то их названия считаются чем-то вроде неведомого поля для тренировки в научно-исследовательском остроумии, предпринимаемом "с благими целями". Вайшьи начинают из добрых побуждений интерпретироваться как "скотоводы", "земледельцы", "ростовщики". В википедии слово vaisya со всей серьезностью переводится как "преданность, зависимость" - в действительности в этом нет ничего странного, если учесть, что нужное слово пишется не через s, а через sh. Отметим, что в санскр. буквах "s", "sh" и "S" нет ничего сверхъестественно сложного и запутываться в них, как в собственных шнурках, было бы столь же нелепо, как в словаре не различать русские с, ш и щ.

Используя подобный фривольный подход, исследователь, знающий, что его некому упрекнуть, а если и есть кому, то это совершенно неважно, дошел бы до определения русского слова "вещь" как "божественной целостности" или "плеромы", потому что, де, "вещь" имеет один корень с "весь", а то в свою очередь, возможно, происходит от "бес", русского термина для обозначения "демона", которым в процессе христианизации стали именовать прежних богов.

Существует совершенно однозначный перевод слова vaishya как "вхожий". Это вербально закрепляло сегрегацию арийских завоевателей от автохтонных племен, представители которых были недопустимы в кругу своих и, в отличие от "вхожих" вайшьев, были отделенными, чужими "шудрами" (kSudra).

Таково строгое значение слова vaishya ("вхожий"). Наряду с этим определение вайшьи как "слуги" является антинаучным допущением, основанным на креативной взаимозамене букв sh и S. Нельзя назвать серьезным подход, который, допустив одну такую замену, немедленно остановился и в форме каббалистической монографии не рассмотрел бы всех сторон развития парадигм "вес", "веш", "виш" и подобных им. Тенденциозная интерпретация становится следствием адаптации к заведомо устоявшейся в сознании исследователя картине, и потому "слуга", "рабочий" занимают свое место в якобы ведической социальной иерархии, будучи элементами европейской идеологии последних столетий.